ВЕТКА СИРЕНИ

Малах подставил свежему ветру лицо.
- Неужели, неужели жизнь налаживается?
Война прошлась колесом по его судьбе. По его жизни. Все милославичские родственники уничтожены. Но он уцелел.
Уцелела его жена Люба. Сберегла во время войны дочь. Старшую Еву.
В Милославичи не вернулся. Не мог. Да и не к кому…

Приехал в Михалин. Сердце звало сюда. Как-никак, что-то сохранилось от еврейского колхоза. Ближе к городу, да и евреи тут заселяются.
А ему куда? В город? Нет! Только в село! Где зеленеют поля. Поля, по которым ходят стада. Это - его жизнь!
Поставил дом. Возле дороги. Напротив – дворни, куда приходят на наряд колхозники. И евреи, и белорусы. Он не приходит, сам дает наряд. Как-никак во главе местной фермы.
Председатель колхоза так и сказал ему: "Надеюсь, Малах, на тебя. Еврейский колхозник. До войны. Все знаешь, все можешь. Да и других мужиков нет. Одни бабы".

Домой всегда возвращается вечером. Только успевает обнять малышку Евочку. Улыбается, а глаза, как у мамы. Такие же смеющиеся глаза! А сегодня родилась вторая дочь. Вот поэтому так и волнуется. Не может надышаться свежим воздухом. Радость переполняет разум.
Понимает, что нужно сделать что-то особенное, чтобы запомнилось на годы. Но не будешь же стрелять в воздух, как в Грузии. Да и стрелять не из чего.
- А если я посажу дерево. Дерево в честь дочери! Пусть растет вместе с ней. Но какое дерево? Оно должно быть особое. Такое, чтобы расцветало каждый год. Чтобы никто не прошел мимо, - разговаривает сам с собой.

Так возле пыльной дороги, возле обычного дома, в котором позже появилось еще два брата и еще одна самая младшая сестра, было посажено дерево. А вернее, маленький кустик. Кустик сирени. Он с каждым годом становился все выше и выше. Появлялись новые отростки, ветки. И вот уже не кустик, а куст во всей своей красоте поднимается возле забора. Обычного забора.
За ним обычный двор с коридором. За домом картофельное поле. И все. Не было больше времени у Малаха сажать сад. А может, и не хотел. Всю землю - под картошку. Она кормит и семью, и скотину.
А фрукты, яблоки? Баловство одно. Да и вокруг колхозные сады. Все равно детишки там пропадают.
А сирень? Сирень - это особый случай! В честь дочери. Чтобы росла такой же красивой, как эта сирень! Чтобы расцветала каждую весну – и всю жизнь, так как эта сирень!

На него, на него похожа вторая дочка! Такая же круглолицая, хозяйственная. Да и сыновья Женя и Лева, младшая дочка Анечка - "последыш", как говорят в народе, все словно на одно лицо.
Даже те, кто и не видел их раньше, сразу скажут, что это дети Малаха и Любы. Ходят по земле не маленькими шажками, а уверенно, как хозяева!
Михалинцы, настоящие михалинцы.
- Евочка – совсем другое. Сама нежность. Будто не из нашенских краев, а из какой-то восточной страны. Мамины глаза, а характер - мой! - улыбается своим мыслям Малах.
Так и случилось. Только подросла старшенькая, как упорхнула, словно птица улетела в дальние края. А Софа? Вторая дочь осталась. Куда ей от Михалина? Куда ей от куста сирени?
Сядет на скамеечке возле нее и все свои девичьи секреты доверяет. С кем еще поделиться? С мамой? Скажет, иди ты лучше поработай по хозяйству. Корову нужно подоить, за другой живностью присмотреть.
Отцу?
- Девка не дури, мала еще невеститься, - еще прикрикнет на нее.
Вот поэтому обнимает куст сирени, прячет свое лицо в ее белых цветах. А сама, как цвет! Ярко-красный цвет! Расцвела вчерашняя михалинская девчушка. Налилась красотой. Высокая грудь, губы – полные, алые. Взгляд чарующий…
А дальше? Дальше закружилось, как в белом танце.
Пришла Софа со своим суженым к кусту сирени. Словно хотела познакомить их. Оба молоды, красивы. Что скажешь? Она необычная для еврейки. Светлое лицо, светлые волосы. Он – необычный для белоруса. Черные волосы, черные брови.
А еще дальше? Все, как у многих. По-разному… Не будем про это…
В последний раз Софа пришла к кусту сирени, чтобы проститься с ним навсегда. Повзрослела она, считай, полжизни прошло. Стала взрослой единственная дочь Светлана.

А куст сирени раскинулся. Стал деревом. Большим и могучим.
Словно к отцу, которого уже нет, прижалась к нему. Гладит рукой, сдерживая слезы.
- Все. Все. Прощай, Михалин. Прощай, моя сирень…
В Израиле все ушло куда-то далеко. И родной город Климовичи, и Михалин, и куст сирени. Здесь никто не спрашивал, кто и откуда. Для всех пенсионеров - путь один! Государственное пособие на жизнь и пособие на съемную квартиру.
Не пошикуешь, но нормально проживешь… Одной, конечно, не просто и не легко. Особенно, когда уже немолода.
А муж? Муж остался, как и некоторые другие… Ко всему еврейскому он относился не очень мягко. Сам не знал почему. Будто кто–то его вынуждал все время к протесту.

Кровь бурлила. Горячая кровь… Не понимал ни себя, ни родителей, ни жену. Пока не узнал. Не узнал от матери, что она… еврейка.
И все в городе сразу стало ненужным. Лишним. Даже чужим…
- Моя семья - жена, дочь, внук в Израиле. А я здесь? Один. Для чего? Для кого? - обхватив голову, сидел на скамейке.
Возле куста сирени. Сюда пришел, чтобы поговорить с ним, посоветоваться. Ветки сирени покачивались от ветра, словно соглашаясь с ходом его мыслей. Словно, видя его в первый раз таким. Другим. Новым. Своим.
…В аэропорту имени Бен-Гуриона шел к выходу немолодой мужчина. Вместо огненных черных волос - седина. Вместо легкой юношеской походки, поступь человека, прожившего жизнь. А в руках, кроме маленького чемоданчика, ветка сирени…

… Прошло еще несколько лет. Я снова в Михалине. Куст сирени уже засох и его убрали. Возможно, высох по старости. А может, не выдержал разлуку. Не выдержал…
А Николай? Николай каждое утро спешит на Средиземное море. Плавает, отдыхает и все делится со мной своей жизнью. Что было раньше и сейчас. Кем был раньше и сейчас.
- Все здесь мое. Моя семья. Моя страна. Мои праздники. Я такой, как все. Хотя… хотя к этому шел долго. Почти всю жизнь.
А у Софы? У Софы и сейчас на столе стоит засохший букетик сирени. Как память о Михалине. О всей ее прежней жизни…