Открытие Иерусалима… белорусом Иваном Журко

Жизнь быстротечна… Казалось бы, только начали 21 век, а уже подходит к концу его второе десятилетие… Еще быстрее проходит жизнь человека. В чем ее смысл, величие и назначение? Для обычного, простого землянина? И какова для каждого из нас роль Вечного города, каким является Иерусалим? Каким он видится издалека, каким его чувствует человек, который в нем никогда не был?
Это вопросы, которые стоят перед нами, независимо от того, кто мы и где живем… На них отвечает, рассуждает, из белорусской глубинки, с житейской мудростью, а когда и с болью, бывший редактор газеты "Новае жыцце" города Климовичи Иван Иванович Журко.
Более двадцати лет тому назад я получил его письма. И все это время обдумывал, как лучше и честнее написать об этом неординарном человеке. И решил, что будет лучше, если вы сами прочтете его строки с моими комментариями.
Ничего не устарело: все злободневно и сегодня

А перечитывая письма, еще раз чувствую, какой глубокий след оставил он в моей жизни! Даже через расстояние… Даже через годы...
Я не был среди любимчиков Ивана Ивановича. По службе он меня не продвигал: максимум до чего я, выпускник факультета журналистики Белорусского университета дослужился у него, так это до должности заведующего отделом сельского хозяйства. И все…
- Ты же, конь! Переходи к нам, будешь моим замом, - предложил мне редактор из соседнего города.
Перешел, желая, хоть какой-то рост, видя, как мои самые рядовые однокурсники давно уже обогнали меня по журналистской лестнице. Одни редакторы, другие – собкоры центральных газет...
Но через полтора года вернулся обратно, чувствуя, что на новом месте с квартирой мне не светит…
Так, что мой рассказ об Иване Журко никакие дивиденды мне не приносит… Если раньше с моей стороны по отношению к нему я не допускал подхалимства, то чего уже сейчас, когда он ушел из жизни?
Тогда для чего весь сыр-бор, скажете вы? Да, потому, что Иван Иванович Журко был знаковой фигурой в Климовичах, возглавляя редакцию с 1966 года по 1989. На протяжении 23 (!) лет!

Уходили и приходили первые и вторые секретари райкома партии, менялись руководители райисполкомов, заведующие отделами агитации и пропаганды обкома партии, а он… оставался. Уходили редакторы из соседних городов, а он? Он оставался.
В нем был какой-то магнетизм и необычность для того времени. Всегда выделялся среди всех. Своей спортивной фигурой, необычной львиной гривой волос, а когда был старше, волосы у него всегда стояли ежиком, что говорило о его бойцовском характере, с теплой улыбкой и… дружеским рукопожатием.
На любом совещании всегда сидел впереди и обязательно в… модном галстуке. И смело смотрел всем в глаза. Словом, везде был в центре!
Теперь же самое главное: прошли годы. И сегодня мало, кто вспоминает об Иване Ивановиче Журко. Скажете, зачем я вспоминаю?
Да хотя бы потому, что ни до его редакторства, ни после него, в климовичской газете не было подготовлено столько профессиональных журналистов и редакторов, как при нем…
Я назову только некоторых из тех, кто начинал у него простыми сотрудниками:
Иван Знаткевич, первый секретарь райкома комсомола, заведующий сектором печати обкома партии, ответственный работник информационных служб Беларуси.
Владимир Дуктов, Председатель Совета Могилевского отделения Союза писателей Беларуси.
Эдуард Вержбицкий, собкор республиканской газеты "Сельская газета".
Татьяна Дзмитрусева, сотрудница республиканской молодежной газеты.
Николай Минченко, главный редактор газеты "Родная нива".
Николай Глуздов, заместитель главного редактора газеты" Родная нива".

Раиса Сергеенко, Иван Лаппо во время редакторства Ивана Журко поступили и закончили факультеты журналистики Белорусского университета.
Первая из них, бывшая секретарь–машинистка, стала заведующей отделом редакции, а второй - был заместителем редактора в соседнем районе.
Воспитанником И. И. Журко считаю себя и я, автор этих строк - журналист, член Союза писателей Израиля Ефим Златкин.
Все мы начинали у него несмышленышами в своем деле… "Академию Журко" проходили и выпускники журналистских факультетов, и мы, местные, поступившие на эти факультеты…
Об этом мне вспомнилось во время последнего посещения Климович и презентации моей книги в городской библиотеке. Как ее сотрудники работают во главе с Татьяной Герасименко (Доменикан), можно только позавидовать!
Центральная библиотека города представлена в социальных сетях, грамотно сообщает о всех своих мероприятиях и встречах, книжных новинках.
Кстати, не районная газета, которой я отдал более 25 лет, первой рассказала о презентации моей книги, а именно эта библиотека! На своем сайте она поместила и отчетный материал, и короткий документальный фильм.

В городской библиотеке, гордясь своими писателями-земляками, подготовили красочный плакат с их фотографиями, которые видит каждый, зайдя в читальный зал. И это прекрасно!
Рассматривая стенд, я вспомнил совсем о другом человеке, который имеет самое прямое отношение и к поэтам, фотографии которых украшают этот стенд, и к их творческому росту. Более того: он оказал огромнейшее влияние на этих местных знаменитостей как журналист, редактор и … человек! И не только на них.
Даже меня, хотя я не был его фаворитом. Вы не знаете, это кто? Тогда я напомню.
Это - Иван Иванович Журко!
Хотите, я вам расскажу о нем. Он заслужил такой рассказ о себе!
Ноябрь 1990 год.
Я ехал в свою страну, которая, как я думал, только и ждала меня… В аэропорту мы получили не только израильские паспорта, но и деньги. Немного, но получили… Было странно.

Мне до 43 лет никто просто так не давал ни одной копейки. Никогда. Я таких сумм раньше и в руках не держал…
А через пару дней… почти все деньги мы заплатили за съемную квартиру. И было еще счастье, что приехал вместе с родителями. Каждый отдал свою часть. Что-то у каждого и осталось…
Нет, я ни минуту не жалел, что приехал… Знал, что на первых порах будет трудно. Но чтобы так?
Мои ноги подкашивались от тяжести стальной балки, которую я переносил со своим чернокожим соплеменником....
-Всю жизнь мечтал, - подтрунивал над собой, впервые так физически тяжело работая. И когда, я замурзанный, через полдня работы побежал в столовую, меня подняли за шиворот, мол, тебя еще здесь не оформили. Вот тогда я впервые очень смачно выругался на русском языке…
А во второй раз, когда, валясь от усталости, голодный сел в небольшой автобусик, из которого меня тоже… выпроводили. Оказалось, я не был внесен в список на подвозку домой после смены. Приехав назавтра на завод, чтобы не потерять работу, я увидел закрытую проходную. Был выходной!
Об этом объявляли всем на иврите, но так могли объявить и о начале третьей мировой войны. Для меня было все равно: я ничего не понимал на иврите.

- Сынок, Израиль строится! - увидев меня, - такого потерянного и измученного, провозгласил мой отец, когда я, наконец, ввалился в дом. А я подумал, что он не от мира сего, сумасшедший. И позвонил по телефону второму не из мира сего, каким считал своего бывшего редактора в Климовичах, Ивану Ивановичу Журко. В чем-то он был похож на моего отца. Может, такой же самостоятельностью и не… предсказуемостью?
- Они хотят, чтобы я стоял перед ними на цырлах?
- Ха-ха-ха, - смеялся редактор, - показывая взглядом на здание райкома партии.
- Чтобы я опустил голову перед ними? - возникал отец, имея в виду всяких районных бюрократов.
Так вот, измочаленный, я звоню в Белоруссию своему бывшему редактору, который уже на пенсии, чтобы его успокоить… Понимаю, что ему трудно, даже очень трудно оказаться в четырех стенах после многолетней активной работы и жизни. Мол, пришли молодые, пусть они и рулят. А он мне… вдруг начинает читать "Гефсиманский сад" Бориса Пастернака:
"Мерцаньем звезд далеких безразлично,
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон…".

И дальше: куплет за куплет.
Куплет, за куплетом…
Я хочу ему сказать, что каждая минута стоит деньги, что вчера жена, заработав гроши, купила на семью одну селедку, и мы не знаем, как ее делить на пять человек, что деньги заканчиваются, что работы в журналистике не предвидится, что дорога назад закрыта, а впереди мрак и пустота, но, прижав трубку к уху, слушаю стихи Пастернака, которые читает мой редактор из Климович…
Видимо, поняв мое состояние, он сказал, как говорил мне, когда мы с ним вдвоем ездили на журналистские форумы и были уже в не официальной обстановке: "Олежек, ты продержись несколько дней. Только несколько дней". (Он знал, что в семье меня называют Аликом, поэтому так по-домашнему и обратился).
- А что будет потом? - хотел я его спросить, но не спросил…
-Продержись, продержись. До моего письма…

И вот я получаю его письмо.
Размашистым почерком Иван Иванович пишет: "Шалом Алейхем, Шалом Израиль…".
И дальше:
"О, Иерусалим!
О, город городов мира…
Начало всех начал …
Исток трех религий мира…
Иерусалиму три тысячи лет…
Лучшие люди эпохи стремились к Гробу Господнему.
Куприн, Бунин, Гоголь…
И как раньше, начитавшись ночью кого-то из незнакомых нам авторов и знакомя нас с ними, еще будущих журфаковцев, пишет: "Была весна, Иудея тонула в радостном солнечном блеске, вспоминалась "Песнь Песней": Зима уже прошла, цветы показались на земле, время песен настало, голос горлицы слышен, виноградные лозы, расцветая, издают благоухание…
Но и там, в эти светоносные весенние дни, мне казалось все бесконечно радостным, счастливым…"
И приписка: "Иван Бунин "Весной в Иудее".

Я еще не был в Иудее, я еще не был возле Стены Плача и в Храме Гроба Господня в Иерусалиме, еще не видел красоту Мертвого моря, еще не был на месте Крещения Иисуса Христа, я еще не видел чудо чудес - Бахайский Храм в Хайфе, еще не видел ни Средиземное море, ни Красное, ни Тивериадское, ни Эйлат, я еще не был в Назарете, даже не был в соседнем Тель-Авиве - я еще нигде не был и ничего не видел, кроме съемной квартиры, торговцев, которые увидев меня и таких же свеженьких, ничего не понимающих в реалиях израильской жизни репатриантов, горланили: "Эй-эй, Горбачев, иди сюда, иди сюда", но я уже знал, что я не пропаду в этом разноцветном, диком, как мне тогда казалось, Востоке…
Мой дорогой, Иван Иванович!
Мой шеф!
Вы знали, как спасти меня!

И Вы меня спасли!

Если Вы в то смутное время оказались не у дел, то меня вообще бы заставили молчать в тряпочку, к чему я никогда бы не смог привыкнуть… И я понял: хуже не будет! Не будет! Что должен благодарить судьбу, время, Горбачева за то, что открылись границы. И, как сказала одна из сотрудниц нашей газеты: "А может, и хорошо, что ты еврей. Теперь сможешь… уехать."
Письмо моего редактора из Климович обладало такой магией и силой, что после него мне было уже все равно! Я знал: нужно будет, я взойду на гору! Нужно будет, я опущусь на дно моря! Тем более, что рядом жил и находился такой же неугомонный, неутомимый и такой же сильный духом человек - мой отец Давид Златкин!
Но одно дело отец, родной человек! Другое, получить духовную подпитку из далекой, заснеженной Беларуси. От человека, который сам нуждается в такой же моральной и духовной помощи… И еще как нуждается…
А позже было еще одно письмо. В день 50-летия.

Прошли годы… Сейчас я уже более спокойно перечитываю его, стараясь уловить в нем связь между Израилем и Беларусью, между евреями и белорусами. Хорошо понимая, что Иван Иванович Журко об этом просто не мог не написать…
По стилю и содержанию письма хорошо видно, что даже не расстоянии он восхищен Иерусалимом:
"О, времена! О, люди, жившие в них и на этой святой земле!
Сколько вас стремилось к Божественному Свету.

Славен тот, кого судьба привела в эти святые места на святой земле!
Пусть будут святыми и новые цивилизации, которые свяжут с этой библейской страной!
Великая, святая княжна моей родной Белоруссии Ефросиния Полоцкая свои последние шаги сделала к Гробу Господнему, там и отошла на свой покой.
Услышав в телефонной трубке твой знакомый голос, я даже не мог поверить, что это ты, что это ты звонишь мне из этого святого города …
Много лет тому назад, приняв должность редактора, я поинтересовался, кто трудился в коллективе до меня. И полетела телеграмма приветствия незнакомому солдату от нового руководителя. Все это время я чтил и грудью отстаивал тех, за кого был в ответе. И думаю, что рано или поздно, но каждый поймет все благородное, что для него делает другой человек.
Уважаемый Ефим Давыдович!
Мой дорогой Ефимушка-Олежка-Алик!
Как я рад, что могу хотя бы заочно, но искренне тебя обнять в твои золотые дни. Дни твоего полстолетия! Пожелать тебе на святой земле всех земных благ в твоей (уже мудрой) жизни!

Вот я вижу за праздничным столом твою прекрасную супругу Анну Львовну - человека очень обаятельного и мудрого, от которого всегда исходят солнечные лучи. За роялем вижу, сидит Евгения. Это уже не та маленькая Женечка, что барабанила по клавишам пианино в моем кабинете. А рядом, с правой стороны, сидит твой сын Игорь в смокинге и с бабочкой.
Пляшут на кругу продолжатели твоего рода - внуки и внучки, которых я уже не знаю… Помнишь, мой дорогой, как я своей рукой все хотел написать о роде Златкиных? Но это было тогда… невозможно! И слава отцу твоему и матери, что родили и вырастили таких сыновей! Твоим родителям – от меня большой привет и поклон… Большое видится на расстоянии.
Больше двух десятков я с тобой шел вместе рядом: это почти треть жизни, а взрослой и того больше. А что запомнилось? Думаешь, труд, будни? Скорее всего, как мы были однокурсниками на журналистских курсах, журналистских пленумах. Помнишь, как, отведя тебя в сторону на моем шумном 50-летии, показывая на веселую братию, я сказал: "На празднике много людей, а в последний день за гробом пойдут только дети".

Чувствую, сейчас чувствую, что так оно и будет…." Вчитываюсь в мудрые, житейские строки белоруса Ивана Журко.
"Мой отец, оставляя меня в десятилетнем возрасте, наставлял: Не бойся дружить с умными людьми. И я свято всю жизнь исполнял его наказ. В Белорусском университете меня даже упрекали: "Журко, а почему у тебя лучшие друзья Пильман и Бейлин? Вроде, а сам ты не того"?
Мудрость отца заключалась в том, что иной может в такое болото пьянства или чего-то другого завести, что не выберешься. Но… с тобой я был всегда откровенен."
Читаю дальше письмо и все больше удивляюсь его видению будущего…
" Человек живет в пространстве таких же, как он сам. Полных семь лет мы прожили на улице Пролетарской. Прошли плечо в плечо (вырастили наших четверо детей и трое их) с семьей Штерн. Это была бедная еврейская семья. Только я им всегда говорил: "Ваша фамилия Штерн в переводе с идиш -"Звезда". Все трудности пройдут - и ваша Звезда взойдет".

Оказался прав. Вся семья Штерн сегодня в Израиле. А я хочу за тысячи километров со своей Михайловной (его жена) передать им самый искренний и сердечный привет, пожелания всяческих благ, как самым родным и дорогим людям! Я знаю, что Хана - Анечка прослезится, прочитав эти слова. Она такая умная и обаятельная женщина! А моя любимица Сонечка, какой высокий человек?
Эстрадная певица Лизочка, на концерты которой мы ходили всем двором, ваша дочь! Вы все - наши! И мы вас любим всегда!
…Вот мы переехали на новую квартиру. Забегает на минутку посмотреть на нее Зямочка. А ему самый лучший прием, как лучшему соседу! Разве можно забыть, как жили рядом - вместе…
Завеял как-то зимой колодец. Я несу воду, снег по колено и шучу Михайловне: "Вот была бы рядом Анечка… А помнишь, когда мы оба заболели, как она нам через порог воду ведро за ведром передавала? Помнишь?" Смеется, как не помнить: "Это только Хана могла через сугробы тащить в дом воду…"

А с Гришей, сыном Ханы и Зямы, как мы резали дрова? Я, редактор газеты, член бюро райкома партии, а он пацаненок. Но валяем друг друга в снегу, бросаемся снежками. Разогрелись? А теперь - дрова на "козлы", и начинается работа. Режем, колем дрова для квартиры Журко, для квартиры Штерн. Ты же помнишь, я с ними жил через стенку? Мы купили телевизор, а у соседей нет. Стучу в стенку: "Зя-ма, Ха-на…"
- Что случилось, что? - с акцентом польского еврея вбегает в комнату Зяма.
-Гагарин погиб, - такое сообщение.
Оба переживаем, охаем, вздыхаем, понимая, что все не совсем просто… А начинаются футбольные баталии, Зяму приглашать не нужно. Всех футболистов знал, безошибочно определял, кто победит в начавшемся поединке.
- Зяма, давай я тебя возьму на работу футбольным комментатором, - обращаюсь к нему.
- Нет, никогда!
- Почему?
- У меня не хватит денег кормить твою семью.
- Объясни?
- У тебя уже работает один еврей - Ефим Златкин. Возьмешь Зяму Штерна - самого уволят.

Хохочем, хлопаем друг друга по плечу, а тут Михайловна уже ставит на стол чашки. Зяма стучит в стенку: "Хана, Хана, я купил сегодня печенье. Тащи в хату Ивановича…".
А еще у моей Михайловны была вечная дружба с Басей Лазаревной (обе работали в городской библиотеке). Не было дня, чтобы они одна другой не позвонили. А когда муж Баси, Володя (белорус по национальности) попадает в больницу, Михайловна идет к ней ночевать, чтобы она не оставалась одна.
Мы жили все одной семьей: нас никогда не разделяла национальность. Для меня самое главное было, чтобы человек был ЧЕЛОВЕКОМ!

Уже в свои полсотни я согласен был бы уйти, если бы мне дали 70-90 рублей пенсии и какое-то занятие, чтобы быть среди людей.
На последнем утверждении в обкоме партии мне записали в характеристику, что я уже способен принимать свои субъективные решения (без их мнения). Это уже было последнее в определении партийных чиновников… Самое главное - это простая человеческая жизнь.
Что такое величие?
Чушь…
Должность?
Работа?
Абсурд, иллюзия...
Хотя и не последние…
Богатство?
Прах…
А что остается?
Простота и ответственность пребывания на земле во времени. И общение с… людьми.
Сколько томов жизни людей мы с тобой исписали? Словно, сами эти жизни с ними и прожили...
Как жить?
Просто работать, как животное…
А что тогда оставим после себя?
Если Всевышний отведет мне еще годы - я напишу "Сагу" – о семье, времени, жизни… Но боюсь, что его не хватит…
Ты знаешь, я на пенсии.
Каждый день дорог.

Уходит, уходит старая гвардия. Ушел мой и твой друг - могилевский журналист Аркадий Кандрусевич. Помнишь, как мы на его квартире спорили до хрипоты о литературе, читали стихи?
… Коротко время пребывания человека на белом свете.
Тогда жизнь была бы нормальной, если бы в 40 лет человек имел возможность подумать, что "оглобли уже повернуты с базара".
А мне бы еще хотелось повторить путь моей святой землячки Ефросинии Полоцкой в Иерусалим. Как бы хотелось…
Ну, вот и расписался: четырех страниц мало, ибо от всего сердца. Обнимаю в два обхвата, большой привет всем.
Твой Иван Журко.
И отдельно приписка.

Дорогой Ефимушка!
Ты не можешь не приехать на встречу с Родиной! Теперь ты можешь ехать прямо ко мне (у меня ведь есть полная комната, автономная для гостей). Летом у нас рай! Все утопает в зелени. Так что располагайте нашим приглашением и возможностями".

Я приехал в Климовичи... Приехал в дом Ивана Ивановича Журко, но намного позже и… опоздал.
- Я слышала о вас, тесть много рассказывал. И фамилия Златкин нам очень знакома, - встретила меня на пороге дома миловидная женщина.
Постояли, попечалились, я передал угощение из Иерусалима для Михайловны и всей семьи. А на этот раз услышал, что и она ушла из жизни…
Еще раньше погиб в дорожной аварии один из сыновей Ивана Ивановича. Скорбный, скорбный дом стоит по улице Колхозная. Дом Журко…
Все, что достигли мы, его питомцы - писатели всех мастей, журналисты больших газет, редактора – это и его заслуга…
Иван Иванович брал зеленых "желторотиков" из сел: Канаховка, Михалин, Звенчатка, Барсуки, Асмолавичи, Ковалевка и делал из них профессиональных журналистов. Мало того, своей философией жизни он обогащал каждого своего воспитанника, передавая свой журналистский опыт, жизненную мудрость и человеколюбие…

По значимости в моей жизни, влиянию на нее со своим отцом Давидом Златкиным я могу поставить рядом только одного человека... Это - белорус Иван Иванович Журко!
Не зря он для меня был, словно второй отец…
Я храню память о нем…
Храню его письма, в которых он открывает мне свое видение на Иерусалим. Открывает свой взгляд на Вечный город и на мир человеческих отношений. Открывает за тысячи километров. Даже сейчас, когда уже нет на земле…
Я исходил, изъездил Израиль и уже давно открыл свою страну для себя. Написал о ней много путевых очерков.
Я увидел Иерусалим!
Я увидел страну от края до края!
Но первым мне открыл Иерусалим и весь Израиль - мой Учитель и мой Редактор - Иван Иванович Журко!
… В свое время я встречался с корреспондентом областного радио, поэтом, уроженцем Климовичского района Иваном Пехцеревым.
В комнате, когда он заходил, сразу становилось тесно…
Большой, шумный, добродушный, крестьянский сын, типичный белорус, он притягивал к себе людей, как магнитом. И очень хорошо, что городская библиотека в Климовичах носит его имя!

Этим самым она привлекает к себе новых читателей, которые любят свой край, сваю Радзиму!
Таким же человеком – открытым, земным, бесхитростным, был и второй Иван - Журко!
Редактор редакторов, журналист, публицист!
Да, он не написал ни одной книги. Не успел написать и свою Сагу, о которой так мечтал! Он не стал членом Союза писателей…
Но без него никто из нас ими тоже бы не стали. Его ученики пошли дальше.
А Учитель… в забытьи.
Может, вместе подумаем о том, как увековечить его память? Поверьте, эти слова вам пишет друг, а не иностранец…
За примером далеко ходить не нужно. Вот он, рядом! В городской библиотеке…

Ефим Златкин, бывший сотрудник газеты, член Союза писателей Израиля.

Сентябрь 2016 года.
Ашдод.