ОДИН УЧИТЕЛЬ

Очерк-воспоминание, в котором пять действий,- так я разделила свою жизнь

Самое главное место в ней заняла она – моя учительница, Галина Николаевна Режабек (Щербакова)

.
Действие первое
Мне 14лет.
1955 год. Восьмой класс, школа №63.
Наступила юность. А в ней – преображение. Она вошла в класс – и мы все сразу в нее влюбились. Но для меня встреча с ней стала судьбой. Я хотела ей подражать во всем: в манере говорить, читать стихи, вести урок, одеваться. На всю жизнь запомнила все ее наряды, в которых она ходила. Ревновала, когда учитель физики шел ее провожать домой…
После десятого она меня привела в газету «Комсомолец» на свое место – учетчика писем, потому что Г.Н. получила должность литсотрудника в отделе комсомольской жизни.
В моем кабинете – Саша Щербаков, литсотрудник, Толя Гилев – художник, Аркаша Борченко, влюбленный в меня с первого взгляда. Все молодые, все талантливые. Редакционные мужчины оказывают ей знаки внимания, а она выбирает Щербакова. Я знаю все тайны и храню.
Она в редакции – солнечное сияние: ситцевое платье, копна вьющихся волос, огромные, всегда смеющиеся черные глаза. И… счастье.
Действие второе
Ростов. Мы отмечаем мое двадцатилетие.
Месяц назад Г.Н. прислала письмо: «В Ростове есть университет и факультет журналистики. Будешь учиться. Приезжай».
Я тайком купила билет, в пединституте взяла академическую справку, маме сказала: «Ты не переживай, я еду учиться на журналистку, без диплома не вернусь. Там у меня – Галина Николаевна, понимаешь?»
… На практику я уехала в газеты, сначала – в «Советскую молодежь» (г.Нальчик), потом – «Ленинский путь» (г. Прохладный). Но разве расстояния что-то означают? У нее – Ростов, потом Волгоград, Москва. У меня – Нальчик, Челябинск. Муж. Дочь. Но всегда, на все времена – моя учительница. Однажды, подарив мне очередную книгу, Галина Николаевна написала: «…С любовью от автора, она же (автор) твоя учительница, она опять же автор, твоя подруга, а бабуля она сама по себе. Твоя Г.Н».
Вы заметили, к старости как бы стирается разница в возрасте, но я ни разу не осмелилась ей сказать: «Можно, я буду Вас просто по имени» – только Галина Николаевна. Она стала для меня сестрой, матерью, другом, но навсегда осталась моей учительницей. Звонила , слышала ее голос: «Алло, говорите, я Вас не слышу»,- а у меня комок в горле. Мы жили в одном городе, и, кроме нее, у меня никого не было. Однажды я пришла к ней в редакцию, поговорили о том, о сем. И она мне: «Знаешь, в 20 уже можно и отдаться». А я уезжала на практику, и у меня почему-то не было ухажеров.
Потом я встретила Поэта. Моя Галина Николаевна все поняла, приняла и одобрила.
…Столько лет прошло!

Действие третье
Я приехала к ней из Израиля. Тогда в издательстве «Вагриус» вышла книга «Год Алены». В конце книги на обложке было написано: «Всенародная известность пришла к Галине Щербаковой после выхода в свет ее повести «Вам и не снилось». .
Трогательная история Ромки и Юли, героев «Вам и не снилось» потрясла читателей. С тех пор прошло почти двадцать лет. Ровесники Ромки и Юли выросли, у них самих появились дети. Да и жизнь стала совсем-совсем другой. Но и у зрелых людей замирает порой сердце от любви. И все житейские неурядицы, нелады со здоровьем, служебные передряги и груз прожитых лет отступают перед ней. И снова все, как двадцать лет назад… Героини новых повестей Галины Щербаковой – заново шестнадцатилетние, к ним снова пришла любовь.
И в рецензиях на книги в центральных газетах отмечали : «Галина Щербакова, как всегда, верна своей теме – она пишет о любви. Реальной или выдуманной – не так уж важно. Главное, что она была или будет. В наше далеко не сентиментальное время именно чувства и умение пережить их до конца, до полной самоотдачи являются неким залогом сохранности человеческой души».
Теперь у меня на полках стоят ее книги с автографами, изданные в разные годы, настоящее собрание сочинений. Более 20 книг: «Вам и не снилось», «Дверь в чужую жизнь», «Актриса и милиционер», «Митина любовь», «Метка лилит», «У ног лежачих женщин» … Она стала известным писателем не только в России , ее повести и романы переведены на различные языки мира. И я при случае обязательно говорю: «Вы смотрели фильм «Вам и не снилось»? Сценарий и повесть написала моя учительница Галина Щербакова».
Самая первая книга – «Справа оставался городок». Там две повести: «Снег к добру» и «Справа оставался городок». Это, конечно, о любви, но еще и о том, что такое порядочность, поступок, искренность. Я узнавала в них ситуации той жизни, которая была у нас в Ростове и Челябинске, у нее еще – в Волгограде и в Москве.
В одном из интервью Галина Николаевна призналась: «… Сегодня точно знаю, что самый длинный путь в литературу именно через журналистику. Настал момент, когда поняла: надо уходить, ведь то, что спрятано, живет своей жизнью, где-то внутри меня, это что-то скоро умрет…»
Все решил переезд ее семьи в Москву. Но пробиться в литературу в столице, тем более с ее представлениями о том, что все должно быть по–честному, в то время было просто нереально.
Так круто изменилась жизнь. Она начала писать… в стол. Но вера в себя не ушла, тем более , что рядом был такой муж, он и взвалил на себя весь семейный быт. Единственная мысль , которая ее глодала днем и ночью, чтобы дети не сказали: у них мать неудачница. В этот момент и улыбнулось счастье. Удачу принесла повесть «Вам и не снилось». Она написала сценарий и отправила его режиссеру Сергею Герасимову на «Мосфильм». Ей позвонил Илья Фрэз. Фильм принес не только славу и известность, но в какой-то степени и материальное благополучие.
Картина стала лидером советского проката. Ее посмотрели 26,1 миллионов зрителей. Фильм был назван лучшим фильмом 1981 года и на Всесоюзном фестивале в Вильнюсе получил главный приз.
В повести «Снег к добру» она сказала: «Это внутренняя кухня каждого – как писать. Одному тишина нужна, другому окно, чтобы из него дуло… а иногда, чтобы заломило в душе. Чтобы пришло ощущение, что это с тобой случилось, что сквозь тебя, навылет, прошла история. И другого пути , как написать об этом, нет».
В московской квартире на Бутырской, куда она въехала в 1976 году и прожила в ней до 23 марта 2010 года, когда умерла, личного кабинета у нее не было. Общая большая комната, книжные полки от пола до потолка, письменный стол – именно здесь она писала, и этот стол знал о ней все. На нем – Библия, Тора, Теелим- псалмы Давида из Израиля. Статуэтка «Скрипач на крыше», подсвечник и обязательно ваза с цветами.
-Вам все это не мешает?- как-то спросила я.
- Ты что,- согревает,- услышала в ответ.
Здесь она принимала гостей, издателей, кинорежиссеров, читателей, которые просились в гости. Здесь мы сидели с ней долгими вечерами, когда я приезжала, и мне хотелось, чтобы эти вечера не заканчивались никогда, только бы смотреть, слышать, слушать. Еще спросить, еще сказать, еще узнать.
Потом шли на кухню и пили чай с «Белочкой», а на следующий день она кормила меня своим необыкновенно вкусным украинским борщом, заправленным мелко истолченным чесноком.
… В тот черный день она сидела на кухне отрешенная, ничего не видевшая и не слышащая.
-Что случилось?
-Они не проголосовали. Представляешь, поднятая рука решает судьбу человека.
Ее тогда не приняли в Союз писателей.
-Пошли они все…, - сказал Щербаков,- идемте обедать.
Знали бы мы тогда , что все эти союзы и партийные комитеты, литфонды и прочие организации вымрут и исчезнут. Останется главное: творчество, семья, муж, книги и Любовь.
Ее начнут издавать немыслимыми тиражами. При этом издательства будут нервничать: кому Щербакова отдаст предпочтение? «Подробности мелких чувств», «Спартанки», «Трем девушкам кануть», «Провинциалы в Москве» и так далее.
Последнюю новую прижизненную книгу издали в ЭКСМО в 2008 году – «Яшкины дети». «Перед вами образец современной русской литературы высочайшего уровня, книга – явление, книга-событие, претендующая на то, чтобы стать современной классикой»,- написано в аннотации. «Новая книга Щербаковой – это прямой и откровенный диалог с Чеховым. Его она словно призывает в свидетели нашей современности – еще более хаотичной, больной и жестокой, чем во времена Чехова».
В послесловии к книге Галина Николаевна как бы еще раз напомнила: «Но мы-то в массе своей все те же… Яшкины дети. Конечно, где-то тоньше, где-то толще, где-то умнее, где-то дурее, но состав крови Яшкин – чтоб ближе, теснее к власти, чтоб хапнуть, а не помочь другому, чтоб старики подохли бы скорей. Уже почти век эта группа крови ломает Россию под себя».
Галина Николаевна всегда считала, что ее сформировала провинция. В различных интервью признавалась, что город , в котором она начала свою журналистскую деятельность – Челябинск, вспоминает с нежностью, как родной дом, где ты такая, какая есть, и притворяться не надо. В этом городе она встретила и свою Любовь и прожила с Александром Сергеевичем Щербаковым пятьдесят лет. Вместе и состарились…
«Я в 50-ые годы застала в Челябинске бурную культурную жизнь. Оперный театр, концерты Рихтера и Кандрашина, - рассказывала она,- я писала рецензии на спектакли Ленинградского театра комедии, приехавшего в Челябинск на гастроли и ,конечно, брала интервью у главного режиссера театра всемирно известного Николая Павловича Акимова».
Конечно, не случайно организатор и создатель фонда «Светлое прошлое» Олег Митяев пригласил ее 17 января 2009года приехать в Челябинск для участия в церемонии присвоения ей народной премии «Светлое прошлое». На этой церемонии воздается дань уважения и почета знаменитым землякам, кто сумел прославить малую родину в масштабах страны, а то и мира.
Г.Н, приехать не смогла, но дала интервью, и оно прозвучало во время церемонии. А почетный диплом и статуэтку работы Эрнста Неизвестного в виде символического Кентавра ей передала писательница Виктория Токарева. Теперь Кентавр тоже стоит на письменном столе…
Действие четвертое
В 1990 году наши дети уехали в Израиль.
Я, не выдержав разлуки,– за дочерью вслед, она через несколько лет - в гости.
Потом пришли письма.
«Дорогая моя. Должен быть какой-то высочайший замысел, ради которого стоило идти на такие разрывы связей, какие мы все поимели. Что это произошло? Карма? Результат от прошлого? Или посев будущего при помощи наших внуков, который надо было совершить именно так, а не иначе? Я не знаю. Мне все это не нравится. Вот уезжает и моя сестра. Они получили разрешение. Теперь у меня все пополам. Половина крови у вас, половина – здесь. Я ни в чем не уверена, ни в чем… Здесь трудно, непонятно, мы, сидя на одном месте, исхитрились эмигрировать в другую страну. У Вас тоже не рай земной. Но в общем, и не в этом дело - хуже, лучше. Дело в том, что мы не видимся, что цветаевская жизнь идет без тебя, а это неправильно. Что у меня внук, которого я вижу только на фотографиях, и это навсегда… Тошновато, и хочется хотя бы понять смысл происходящего. Тем более, я то в момент отъезда и сына, и тебя я не только была уверена в правильности шага, но, можно сказать, подталкивала вас к самолету. А теперь готова вцепиться в сестру и не пускать. Ты не думай, что у меня какая-то не та информация об Израиле. Отнюдь.
Что касается питания, то там им будет лучше. Но увы, кроме пищеварительного аспекта, я не вижу ничего другого. Как она будет там без моих книг, журналов. Без нашего трепа, в котором мы, в сущности, только и воплощались. Бедные мы, несчастные немолодые уже леди! С точки зрения формальной именно в нашей жизни ничего особенно не изменилось. Щербаков в «Огоньке», я , если не с внучкой и не хвораю, чего-то там изобретаю на бумаге. В литературе сейчас такое яркое разнотравье, что для меня, как для читателя, полный кайф, а как для писателя – дополнительные комплексы к уже имеющимся. Где же мне взять такую органическую и легкую свободу, которая у молодых? Это удивительно, как ярко они произросли из обломков соцреализма. Это так интересно! Я, конечно, нигде ни с кем не тусуюсь, литературно живу одиноко. У меня с американскими славистами больше контактов, чем с московскими. Московские – как пауки в банке, это при вышеобозначенной мной их талантливости, а американцы – народ чистосердечный, без задних мыслей, с ними проще, легче. Материально вся трудящаяся интеллигенция живет трудно, мы не лучше других, но и не хуже. Нам грозят повышением квартплаты, вот это может ударить как следует. Наверное, как –нибудь выползем, не кривее же мы других? Не кривее – это точно, а вот годы дают о себе знать, это да. Как в этом больно признаваться! А в общем все естественно, кроме расстояний, которые разделяют близких и родных. И границ. И представлений. И страха, что в какой-то момент какой-то идиот может сделать большую беду всем. Но об этом не хочу ни писать, ни думать. Это как погода, как тайфун, он от меня не зависит.
Я тебя целую, дорогая моя. Кланяйся своим. Храни тебя Б-г. Твоя Г.Н.»
Об Израиле она написала роман «Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом» и рассказ на «Храмовой горе». Вот некоторые цитаты из этих произведений.
«Я в Израиле была трижды. Первую свою поездку в свое время описала подробно. И только сейчас обратила внимание: мои впечатления там были насквозь о России, о больном моем отечестве. Прошло пятнадцать лет. За это время многие вернулись. По мудрой русской мысли: как в гостях ни хорошо, дома лучше. На их место приехали новые. В их числе – моя бывшая школьная ученица с дочерью, покинувшие Челябинск. Прошло время, и она выпустила свою книгу о великой русской Цветаевой. Как-то смутно представляю возможность этого в Челябинске, а уж в Москве для провинциалки, живущей вне столичной богемы,- тем более.
Уехала моя сестра. «Знаешь,– сказала она, живя в жаркой Беер-Шеве,- я всю жизнь мечтала так жить на пенсии». Полная государственная защита от всех невзгод. Полное медицинское обслуживание.
Мой внук, выросший уже в Израиле, весьма милитаризованной стране, не захотел идти в армию из-за пацифистских убеждений. Никто не схватил его за штаны, не ударил по голове, не объявил предателем. Он успешно работает в компьютерном бизнесе. А его двоюродная сестра – вот вам парадокс, окончив с отличием американскую школу в Аргентине и получив право учиться в лучших вузах США, вернулась в Израиль, чтобы сначала непременно пройти военную службу. И успешно ее прошла.
Там каждый человек в своем праве».
«Израиль взрывает тебя изнутри – прямо в хромосомы. В тебе происходит все сразу – восхищение, обида, злость и клокот и клекот… Израиль очень оказывается свой. До обидности. Просто твоя часть. Его хочется приватизировать…»
«Господи! Спаси их! «Чистых» евреев, наполовину, на четвертинку, на осьмушку, похожих на негров и на корейцев, курносых, как Теркин, и рыжих, как Пугачева, конопатых, смекалистых, двоечников. Они уже твои дети, Израиль. Спасибо тебе, и прими нас в гости, совковых бабушек».
«Когда меня спрашивают, на что похож кибуц , я отвечаю без запинки: «На санаторий Кремлевского Четвертого главного управления». Видимо, от скудости примеров для сравнения. Такая же чистота. Такие же стриженые газоны и разнофигурные кустарники. Сады камней. Увитая плющом библиотека. На подоконнике небрежно раскрыта книга. Тургенев, «Записки охотника».
Евреи, как выяснилось, прекрасно работают в колхозе. В каждом их доме канализация – иначе не поставят дом, горячая вода, в гараже «Форды», «Опели», «Мерседесы». Хочешь куда-то ехать – напиши заявку и езжай…
«…Просто стояла на Храмовой горе, на которой сроду не была, и точно знала, что была здесь, и белокаменный город – часть моей жизни. Что делать, если именно тут я шкурой поняла, что никуда отсюда не денусь, даже когда уеду.
…Любопытные американцы свешивали головы в раскопы Иерусалима, громко удивляясь тому, сколько эпох и времен ушло под землю, а мы все еще как дети…
…И в экстатической молитве застыли над этими же глубинами паломники –японцы.
…И мальчик араб – ровесник моего внука – предлагал сфотографироваться на верблюде.
А Бог был один на всех, он слушал нас, слышал, и он нас жалел.
- Я тебя никогда не забуду, - сказал мне внук.
Пожалуйста, не забудь, не забудь… Не забудь».
Действие пятое
Тяжелый у меня март. Дожди и холодно. В прошлом, 2010 году, я с января по март тоже не находила себе места. Галина Николаевна была в больнице. Последний раз мы виделись в сентябре 2009-го. Я приехала на Международную конференцию, посвященную Марине Цветаевой. Накануне моего отъезда мы сходили с ней на рынок, купили огромных карпов, она их запекла в духовке. Я позвала Катю, мою бывшую студенческую корреспондентку, ставшую журналисткой в Москве, – мне так хотелось стареющую мою Галину Николаевну и ее мужа передать в надежные руки, хотя бы для маленькой заботы о них, чтобы им было не так одиноко. Катя нас фотографировала, мы болтали, смеялись и ничего, ну ничегошеньки не предвещало того, что случилось в январе.
Она перенесла две операции. И, конечно, выхаживать ее было некому, хотя муж делал все, что мог, и даже больше… Она попросилась из больницы домой, и он согласился. 22 марта я разговаривала с ней по телефону.
–Давайте приеду, ну и что, у меня неходячая нога, как-нибудь справлюсь,- сказала я.
–Не впущу, -ответила она тихим голосом.
А 23-его в час дня позвонила Катя и сказала: «Галина Николаевна умерла». Я, схватив палку, чтобы снова не упасть и не сломать еще раз ногу, ринулась в Москву. Все произошло очень быстро. Крематорий. Поминки. Слезы… И вот целый год я живу с каким-то странным чувством, будто это уже не я. Мне не к кому больше в Москву(да простят меня все мои дорогие мне люди, живущие в этом городе). Некому позвонить и все рассказать, не к кому рвануть на два часа, чтобы только посидеть рядышком и ощутить себя абсолютно счастливой.
Не у кого спросить: «Что же мне делать?..
… Через несколько дней 23 марта 2011 года.