Голос Якова 32

Ведущий Арье Юдасин

Сильное излучение

Московский, а ныне тель-авивский профессор-физик, из семьи потомственных учёных. Как раз вчера мне прислали ехидную статью, где утверждается, что не Сталин и его возлюбленные загранотряды выиграли войну и спасли от полного уничтожения остатки европейских евреев – а евреи, создатели новейших вооружений, спасли рябого садиста и его камарилью. Списки потрясащие – из 20 ведущих создателей атомного советского оружия неевреев оказалось двое – русский Курчатов и немец Тамм. Та же история с иной, не столь новаторской техникой убийств – затесались только русские Яковлев, Туполев, Петляков и арменин Микоян... Из 60 знатных фамилий! Среди грандов – академик Исаак Кикоин, дядя нашего сегодняшнего гостя (и брат его отца – крупного учёного-физика Абрама Кикоина).
Сам Константин Кикоин, доктор физ-мат наук, стал в Израиле ещё и поэтом, историком и эссеистом. Популярны его исторические очерки в еженедельнике «Вести-Окна», стихи и эссе опубликованы во многих сборниках и изданны четырьмя отдельными книгами. Правда, в отличие от классического анекдота из жизни: «Песню “Русское поле”, слова И.Гофф, музыка Френкеля, исполняет И.Кобзон» - пишет сейчас больше онстантин про «Еврейское поле». А в поле этом, и философском, и историческом, и эмоциональном – сильное излучение. Учёному-атомщику не привыкать, а вы в этом сейчас убедитсь.

Константин Кикоин

ПИТЕР, АВИА, ЗАКАЗНОЕ

Пилигрим, насовсем покинувший Город
в бледном разгаре белых ночей,
раньше был дружком, соседом, ездил в Кавголово, пел под гитару хором,
теперь – ничей,

рыбкой нырнувший в иную
южную, черную в звездах ночь,
пишет посланья на север, запечатывает словцом «целую»
с вензелем NN. Посланья не могут помочь

ни адресату в шали цвета сирени,
ни отправителю в мятых шортах –
то ли авиапочта свихнулась, трачена разорением,
то ли происки чёрта,

переключившего коммуникации
на потеху своим чертенятам.
Там тополя лиловеют почками, здесь отцветают акации,
почта не виновата.

НА КРАЮ КРАТЕРА, СВЕСИВ НОГИ ВНИЗ

Колонны воинов
в Мицраим топали и в Финикию,
ветра Аравии
следы стирали, портили колеи,
всё, что построено,
будет разрушено, долог миг его,
всё, что развеяно,
осядет вновь на круги свои.

Швырнуть булыжник, но
только знать бы, окно которое,
да отыщи ещё
в слепой стене хоть одно окно,
словесной силище
лихого книжника,
лишь на словоплетенье скорого,
коротким эхом вякнуть разрешено.

Луна над кратером,
рай для геологов и отшельников,
слои истории,
тектонические слои,
природе-матери
не набивайся, чудак, в подельники,
у ней свои выкрутасы,
а у тебя – свои.

Ночь охраняется
немыми стражами,
нет ходатаев и посредников
между тобой и древней полночью голубой,
пуста дорога,
и ты окажешься
сам-друг с таинственным собеседником,
с самим собой.

ЛОГИСТИКА ВОЙНЫ

Чем грандиознее война, тем мельче рвы,
где захоронены и рыцари её, и жертвы.
Когда-то воин воину кричал: – Иду на Вы! –
а нынче грейдер кости спихивает в царство мертвых.

Увы, отыграна колода карточных царей,
забыты пылкие девизы, истрепались орифламмы,
ни арбалетчиков, ни бравых пушкарей,
ни полководца на краю батальной панорамы.

Теперь воюют с пульта, глядя на мерцающий экран,
шлют на убой отлаженные механизмы,
ну, а война, как в древности, несовместима с жизнью,
и смерть, как в древности, всегда готова на таран.

Предрассветные сонеты
I

Закончил день греметь пустым ведром,
Ночной покой бесформен и беззвучен.
Я в темноте орудую пером,
Вслепую думать сызмальства научен.

Унять неслышный всхлип души плакучей,
Что хочет отвести, решить добром
Ночной вопрос, поставленный ребром,
И спрятаться от правды неминучей,

Ум изворотливый всегда готов.
На плитах тьмы химеры он рисует,
Но, скован невесомой цепью строф,
Сонет неумолимо повествует,

Как сумрачный рассвет сведет на нет
Моей ночной свечи непрочный свет.

II

Когда меня отпустит немота,
Когда надкрылки разорвут тенета,
Рука моя, раскрыта и пуста,
Достанет из колодца горстку света.

Жить начинаю с чистого листа,
Светлеющего в полутьме рассвета,
Пока еще молитва не распета,
Пока еще душа со сна чиста.

Мой Мусагет, да не смутит меня
Ни нарастанье утренного шума,
Ни ожиданье бестолочи дня!

Дай знамение мне, тяжелодуму,
Пока идет в уме моём угрюмом
Стихов неугомонная возня.

III

Мне Б-г дал слух, но голосом обнёс,
Открыл явлений связь, но скрыл причины,
Я складываю стих под скрип колес,
Земную жизнь разъяв на половины.

В час волка, не хмелён и не тверез,
Я примеряю маски и личины,
С тем, чтоб в припеве песни самочинной
Пригоршню слов сменять на россыпь слез.

Блага ли весть – не ведает посланец,
Тем боле – тот, кому её несёт
Крылатый вихрь. Тем боле – странный танец

Летучих рифм. Застыл протуберанец
В моём мозгу. Блестит восхода глянец,
И внемлет ухо, и немеет рот.