«Живу судьбой своей строки...»

«Живу судьбой своей строки...»

Писать о Семене Бабине сложно. Это был неординарный человек во всем: в жизни, в любви, в стихах.
Мы часто спорили. Вот и сейчас, работая над его книгой, я словно слывшу его голос, он снова спорит со мной, возражает, иногда соглашается... Я не верю, что души любимых и друзей уходят. Мне кажется, что они оставляют тебе частичку, которая всегда рядом, которая живет и говорит с тобой его стихами...

Семен Бабин жил не так, как все, так же и писал. Поэзия Семена Бабина – неправильная, не втискивающаяся в каноны стихосложения, но настоящая... Они были неразлучны: Семен и Поэзия.

Сами названия его книг «Я не умею жить», «Живу как есть», «И рабством этим избалован», «Дожить бы до строчки» и «Живу судьбой своей строки...» говорят о том, как он жил, как мучительно пытался найти ответы на мучившие его вопросы.
Настоящий поэт – это провидец, человек, сумевший прожить жизнь в стихе, почувствовать и передать боль, и не только свою, любовь и жажду жизни. Стихи были для него смыслом всего. Их нельзя пересказывать и анализировать, их можно только цитировать и воспринимать как живое слово...

Жизнь просеивал, как золотой песок,
Искал и находил я самородки
Неповторимых поэтичных строк
В настое горьких слез
И горькой русской водки...

Свою жизнь он укладывал в две строфы:

Мы из первого послевоенного
Непогибших солдат сыны...

А чужую боль воспринимал как свою...

Я не был в Афгане. Я штатский. Мне сорок.
Откуда под сердцем свинцовый осколок?
Откуда на сердце свинцовая тяжесть
И чувство, что юность в Афгане осталась?

А эти пронзительные строки? У него никогда не было сына, но разве в его строках не отец плачет над погибшим сыном?

Одни и теже вижу сны:
В них гибнут наши пацаны,
В них гибнут лучшие сыны.
И мой из Газы не вернется –
На окровавленный песок
Смертельно раненный сынок
Осядет, горько улыбнется...
...Как вырваться из тяжких снов?
Как жить без наших пацанов?
На русском, сербском и иврите
Не лицемеря, без фальшивых слов,
Мне, безутешному отцу,
Попробуйте, рисните, объясните!

Он не просто записывал, как он любил говорить, случившиеся стихи, он жил ими. Не зря книгу избранных стихов он назвал «Живу судьбой своей строки...»

Каждый из нас пережил восхождение в Израиль. У Семена Бабина оно свое:

Громоздятся у порога
Чемоданы и баулы...
Провожают нас в дорогу
Два хромых фамильных стула.
(Уезжаю, и увы...)

А как удивительно поэт укладывает обозначение своего «еврейского» богатства в строки:

И всего-то в моем еврействе,
В том,
Которым в себе горжусь:
Нос,
Картавость,
Намеки на пейсы,
Глаз извечная влажная грусть...

И весь он здесь, в стихотворении «В этом странном ноябре»:

Я в чернилах и вине
Вдруг очнусь
И обнаружу:
Зонт в углу наплакал лужу,
Лист обмяк в слепом окне...

...Собутыльник телефон
Вдруг в углу своем очнется,
Вздрогнет, сонно встрепенется
И...ударится в трезвон...
Странно:
Осень на дворе,
Листья киснут в ржавой луже...
Я еще кому-то нужен
В этом странном ноябре?

Стихи и музыка для Семена Бабина были единым целым. Однажды на концерте Вага Папяна, на котором Светлана Левитан рассказывала о творчестве Шопена, а Ваг божественно играл... на рояле, который смело можно было назвать дровами. Перед концертом Ханан Токаревич, настройщик в третьем поколении, поэт, много часов провозился с инструментом, чтобы тот один раз зазвучал, насколько хватит его старческих сил... Когда зрители увидели Это на сцене, у всех мелькнула мысль: «А как на Этом можно играть?». Но вышел Маэстро, сел за инстумент, и была только Музыка и Пианист. Семен Бабин посвятил Вагу Папяну стихотворение «Слушая Шопена», преподнес его в дар великому пианисту, они подружились, и на юбилейном вечере Семена Ваг Папян играл для Поэта...

Как ключ скрипичный изгибался пианист
И звук волшебный извлекался
Высок и чист.
Касался потолка и стен,
Сердец касался...
Звучал Шопен!

И, раздвигая Время и Пространство,
Звучала музыка любви и странствий -
Звучал Шопен!...
И голос, обращённый в зал
За музыкой и за Шопеном звал,
Взывая к чувствам.
И зал внимал и не дышал,
Заворожён Искусством!

С роялем музыкант сливался
И в ключ скрипичный изгибался,
Он клавиш будто не касался,
Аккордом каждым наслаждался,

Щекой, губами приникал
К клавиатуре,
Он что-то клавишам шептал,
Казалось Мастер привыкал
К рояля старческой натуре...

Рояль был стар и беспороден,
Чуть увечен,
Но инструмент был бесподобен
В этот вечер!
Такие форте и такие пьяно
Дарил рояль нам и талант Папяна!

И пожилой рояль - служитель сцены
Испытывал неслыханный накал -
Он трепетал пред гением Шопена
И мастерством Маэстро филигранным.
На смену форте приходили пьяно,
Звучат прелюдии, ноктюрн и полонез...
Я музыкой богат, как золотыми Крез!
Я слышу гения.
Я вслушиваюсь снова
И музыка вибрирует в душе
Не нотами, а словом -
От этой музыки исходит дивный свет.
Он - гений музыки!
Шопен - её Поэт!

Звучит фортиссимо - апофеоз.
Прощается с роялем виртуоз.
Талант божественный Папяну Богом дан.
Брависсимо, Маэстро Ваг Папян!

И любил Семен Бабин по-своему. Жизнь и стихи подарили ему встречу с прекрасной женщиной Алиной, ставшей его Любовью, его Музой, его Рикшей, его Женой. Она, услышав на одной из встреч, как поэт читал свои стихи, прочитав его книгу, влюбилась в него, в его стихи, в его неправильность.

Небесами было обещано:
Устою у судьбы на краю...
Я нашел в этом городе женщину –
Удивительную мою!
Стал мне город родным,
И родною мне стала женщина:
И женою, и другом, и музой...

Им было вместе сложно, а порознь – никак:

Комета ты, а я – метеорит...
Сорвались вдруг
Мы со своих орбит,
Чтоб во Вселенной нам соприкоснуться...
Не хватит слов в великом и могучем,
Чтоб описать столь уникальный случай...
Не случай вовсе, не виденье,
А дар Небес и Провиденья!

Январь 2014. Ашдод.

О Семене Бабине можно многое написать, так многогранен его талант. Можно нанизывать его стихи, как четки, перебирая их бесконечно и впитывая мироощущение поэта. Мне кажется, что поэт отличается от любителя рифмованных строк, умением сказать, передать боль радость, заставить задуматься, увидеть мир иным...глазами поэта.

...Изломан телом, но сберег я душу...
Не челн изломанный – избитый человек.
Я пережил двадцатый век,
Познал все катаклизмы века
И сохранил в себе я Человека!
Ноябрь 2013. Ашдод.

Пусть благословенна будет память о Поэте!

Ася Тепловодская