РУССКОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ЭХО
Литературные проекты
Т.О. «LYRA» (ШТУТГАРТ)
Проза
Поэзия
Публицистика
Дар с Земли Обетованной
Драматургия
Спасибо Вам, тренер
Литературоведение
КИММЕРИЯ Максимилиана ВОЛОШИНА
Литературная критика
Новости литературы
Конкурсы, творческие вечера, встречи
100-летие со дня рождения Григория Окуня

Литературные анонсы

Опросы

Работает ли система вопросов?
0% нет не работает
100% работает, но плохо
0% хорошо работает
0% затрудняюсь ответит, не голосовал

ОБЫКНОВЕННЫЙ ХОЛОКОСТ

Публицистика Александр Баршай

Александр Баршай

ОБЫКНОВЕННЫЙ ХОЛОКОСТ

Бесполезно что-то доказывать идейным и, так сказать, вдохновенным отрицателям Катастрофы европейского еврейства. Они сознательно называют черное белым, и вряд ли есть какие-то доводы, свидетельства и факты, которые могут их переубедить. Но людям не предубежденным, сомневающимся, ничего или мало знающим о Холокосте, на многое могут раскрыть глаза безыскусные воспоминания еще живых, слава Богу, свидетелей тех страшных лет. Причем, даже и не евреев (что очень важно, ибо их могут заподозрить в пристрастности), а русских, белорусов, украинцев, переживших оккупацию и видевших все, что происходило, своими глазами. Одно вот такое свидетельство я хочу представить читателям сегодня.
Но вначале – немного предыстории. В городе Осиповичи Могилевской области Беларуси живет и работает учителем истории и методистом отдела народного образования замечательная русская женщина Неонила Львовна Цыганок. Несколько последних лет она со своими учениками всерьез занимается изучением истории Холокоста в Осиповичском районе. О ее большой бескорыстной, преисполненной сердечной боли работе я рассказал в очерке «Праведница Неонила», опубликованном в 6-м номере журнала «Русское литературное эхо» за 2009-й год. В Осиповичском районе находится местечко Свислочь - родовое гнездо нашей семьи. По моей просьбе Неонила Львовна побывала в Свислочи и разыскала там местного жителя, который помнит и семью Баршаев, и годы оккупации местечка. Это бывший сельский учитель 80-летний Георгий Тимофеевич Забавский. Н.Цыганок записала его воспоминания, которые я и привожу здесь с небольшими сокращениями.
Рассказ Забавского об уничтожении евреев в Свислочи как бы дополняет с другой стороны Белла Иосифовна Баршай-Аронова, моя дальняя родственница, бывшая узница гетто и партизанка, живущая ныне в городе Кирьят-Гат.

РАССКАЗ ГЕОРГИЯ ЗАБАВСКОГО
1.
Я, Забавский Георгий Тимофеевич, родился в местечке Свислочь 13 апреля 1930 года. 13-е число для меня счастливое. 13-го я родился, 13-го получал диплом, 13-го вручили партбилет, 13 лет проработал, будучи на пенсии. Мой трудовой стаж 52 года, если поделить на 4, тоже получается 13!
До войны я успел окончить четыре класса. Два года моей учительницей была Раиса Иудеевна Шапиро, потом Анна Ивановна Горбаценко и Александра Ивановна Шевчик.
В 1944 году, после изгнания немцев, начинали учебный год с 1 октября, а лето работали в колхозе. Схитрил, пошел после четвертого класса сразу в шестой и обогнал своих сверстников на год. Сначала было трудновато, но на диктанте я допустил только одну ошибку. Читал очень много, у меня уйма книг была. Тем более что библиотеку всю клубную немцы свалили под пол, а мы с дружком Валентином Лукьяненком разобрали этот пол, залезли, много книг оттуда выгребли. Так что нам на всю войну хватило читать. Остался «Капитал» только. Валентин взял его, дореволюционное издание, и прятал в лесу в дупле. Лукьяненко теперь живет в Минске, на Партизанском проспекте, ветеран автозавода. У него этот «Капитал» и находится.
В 1946 году закончил 7-й класс и пошел в Елизовскую школу. Автобусы, понятно, не ходили, пришлось три года пешком ходить. В 1949 году закончил 10 классов с одной только четверкой (по математике, потому что не знал десятичных дробей, проходили в том классе, который я «перескочил»). Поступал в военное училище, но меня медицинская комиссия не пропустила, вены у меня слишком плохие. Я с опозданием чуть не на месяц приехал в Могилев в учительский институт, в один день сдал четыре экзамена. Приступил к занятиям, хотя прошло уже три месяца учебы. Было очень трудно. Опасался, что стипендии не получу. А если стипендии не получу – еду домой. Но получил. Окончил, имел право преподавать только в семилетке. После женитьбы в 1953 году поступил заочно в Минский пединститут. В 1957 году закончил его. Работал все время в своей школе (с 1951 года). Потом перевели меня в школу-интернат (теперь на этом месте санаторий), там я поработал где-то лет шесть, затем вернулся в свою школу. Поработал организатором 7 лет и затем 10 лет завучем. За пять лет до пенсии попросился снова в учителя, потому что здоровье стало сдавать. И остался работать учителем до 2003 года, когда оставил работу в школе.
Жена моя – Ядвига Александровна Шкутко, тоже учительница. Трое детей: старшей дочери Ирине 55 лет, аптекарь в Лепеле. Одна на весь Лепельский район имеет высшую категорию. Вторая дочь, Елена – логопед в Минске, тоже имеет высшую категорию. Сын Николай уже лет 20 директором Вязьевского клуба. Дети у меня хорошие. Пять внучек, три правнучки и правнук. Имею две грамоты Министерства просвещения, есть грамоты облоно и районо. Первая учительская категория.
Отец мой, Тимофей Васильевич, 1901 года рождения, колхозный столяр, погиб в 1944 году. Отца на фронт в 1941 году не взяли по годам. В 1944 году, после освобождения, отец пошел воевать и погиб. Вместе с односельчанином Сороком Иваном, окопы были рядом, этого односельчанина ранило, отец перелез перевязать, тут их снарядом и накрыло. Рассказывал об этом тоже наш, Кобылянец Михаил, живой остался.
Мама, Евдокия Васильевна (1905 – 1974 г.г.), немного работала в швейной артели, а потом в колхозе звеньевой. Ее в 1940 г. за успехи отправляли на выставку сельскохозяйственную в Москву. Было нас три брата – я – средний, старший Василий (1927 г), ныне покойный, и младший – Степан (1937 г.), он жив, слава Богу.
В Свислочи я прожил всю жизнь.
Тут было примерно три четверти еврейского населения. Это у нас местечко называлось. Общее население было не меньше тысячи. Евреев было 600, может, 700 человек. До 1926 года Свислочь была районным центром. Тут были учреждения такие, в которых можно было занять людей. Это сплав-участок (начальник Липский, еврей). Дальше – швейная артель. Отличные мастера, закройщики. Я там бывал, потому что моя мама работала в этой швейной мастерской. Сапожная мастерская. Были магазины, в которых тоже работало еврейское население. Я с 1937 по 1941 годы учился с еврейскими ребятами. Отличнейший математик – Лучник Арон Лейбович Я помню имя его отца – Лейба-Борух. У Арона было еще два брата, только отчества у них были разные. Лейбович был у нас председатель промартели тут, а другой брат – Борухович. И в райкоме партии нашем не могли понять – в чем тут дело? Два брата – а разные отчества? Ну, а то, что Лейба-Борух – у евреев не удивительно. Ковель Леша, Клапер Абраша, Сироткин Ася – это мои одноклассники. Ребят этих завезли машиной за речку, в общем массиве убивали.
Вот тут рядом с нами хата Матуса, еврея (он сам умер году в 1936, помню его похороны). Я в детские ясли ходил, а рядом была синагога. Вот когда его на катафалке принесли, молились и все такое прочее.
Синагога была в обычном доме, бревенчатом, одноэтажеом, только уже потемневшим, старым. Почему помню, потому что к улице была веранда, мы залазили на крышу и могли видеть, как старики там молятся. Где молились женщины, я не помню, но, по крайней мере, на похоронах были и мужчины и женщины. Молились ли вместе или отдельно, у меня представления об этом нет. Молилось около 40 человек. Внутри я ни разу не был. До самой войны она была только синагогой. Сгорела в 1944 году во время боев. Немцы при отступлении сожгли и тот мост, где расстреливали евреев.
В школе преподавали на белоруской мове. Была у нас и еврейская школа. Там, где сейчас так называемое Городище, Замок, было четыре здания. В одном здании, как теперь помню, крыльцо высокое, деревянное, была и еврейская, и польская, и русская школы. Нормальная семилетняя школа. Ее все время меняли: год-два польская, потом русская, а последней уже еврейская была. До войны в одном из зданий «замка» был клуб. Здания стояли каре, похоже на крепость. Уже после войны какому-то генералу в Осиповичах понадобились камни, и чтобы их солдатам на поле не собирать, эти три здания взорвали. Чтобы взять камни на какое-то строительство. Случилось это в 50-х годах.
Евреи говорили дома по-еврейски. Я мало понимал их язык. Дети способнейшие, они знали и русский, и польский, и белорусский. Проблем в общении не было.
До войны я хорошо знал Баршая Меера, потому что он жил тут напротив. У него два сына: Лева примерно на год старше меня, после окончания школы пошел в военное училище и был офицером. Когда отца хоронили, я с ним еще встречался. Миша моложе, учился в институте механизации сельского хозяйства.
Наши хаты были близко одна от другой. С его сыном Левой мы, еще дошколята, игрались на кургане (так звался песчаный бугор между нашими домами). С Меером (мы звали его дядя Меер) мы были в хороших отношениях. Когда я ходил на работу в школу, то виделись с ним почти ежедневно. Он был мудрым, толковым человеком. К нему часто обращались люди за советом. Он помогал людям не только советом, но и материально.
Их семья эвакуировалась, а когда Свилочь освободили, они вернулась.
После войны к нам приехал еще один Баршай - Петр - с тремя детьми - старшая Маша, Зяма-Гиршик и Люба. Любу я выпускал с 10 класса. Я в 1951 году после учительского института приехал на работу сюда, и в тот же день примерно Баршая Петра Фаевича назначили директором школы. Он до войны окончил учительский институт, всю войну пробыл в армии в связистах. Мы с ним проработали много лет, короче, мне еще пришлось обмывать его…
Вернулись и другие. Шмулик Меська (Моисей, его Меська все звали) с женой и племянником. Родителей расстреляли, а племянник остался, Юзик. Мы его выпускали с 10 класса в 1956 году. Был у Моисея и сын Дода, который женился на дочери Зельцера Эле. А Зельцер жил на нашей улице. У него тоже много дочерей, а сыновей не было. Меньшую дочку Розу я тоже учил. Они все были в эвакуации. Уходили кто как: кто подводами, кто полуторкой, а кто на пароходе.
Почему стали эвакуироваться? Люди грамотные, у некоторых радио было. Кроме того, приехал к нам в 1939 году из Западной Белоруссии Кляпер. Он знал, какие у немцев порядки, и всем рассказывал. У него было три сына. Меньший Абраша учился со мной. Старших я уже не знаю.
Сам Кляпер не успел эвакуировался, но его кто-то переправил через реку. А у нас там стояли еще дореволюционные пуни – такие сараи, куда складывали сено. В этой пуне он и поселился. Ему еще кое-кто и еду приносил. А в 1942 году, когда уже речка замерзла, кто-то из мужиков говорит, что Кляпера нашли там мертвым. Судьбу детей не знаю. Не видел их после войны. Они не объявлялись.
Фельдман Симха, рядышком хаты по той стороне. Они вместе с Моисеем построились, сплавщики были. У него сын и дочка Сара, с которой я в 1946 году заканчивал семилетку нашу. Шмулик Машу и Любу я учил. И Айзик, их брат. Полищук Муля. Я учил его сына Люсика (как мы его звали) и Дашу, дочку. Первая жена его была расстреляна, он сам был в армии. Так он женился на старшей дочери Фельдмана. Когда я женился, мы жили по соседству. Вот это те, которые вернулись. Все мы жили рядом. Отношения были очень хорошие.
Жестянщик Марголин до войны сделал нам очень хорошее жестяное корыто. В нем мать купала детей. Во время войны его украли со всем имуществом.
Мой отец был бригадиром строительной бригады. Тут вот колхозный двор был. Электростанция на нефтяном движке, кузница и столярная мастерская. Эвзя Плоткин, отличнейший столяр, он работал в мастерской. Потом Дрон, сына одного помню - Рува. Старший, по-моему, сын. И два сына у него работали молотобойцами. Я часто бывал у отца, всех их знал, но после войны не видел. И Лахмеера нету. Зелик (фамилию уже забыл), хороший портной, отличнейший! Нёма торговал в хозмаге. Фамилию не помню. Нёма и Нёма! Керосин – иди к Нёму. Спичек – иди к Нёму! Липский, начальник сплавучастка, его все помнят. Потом Мазлин, он ведал всеми артелями: пекарня, чайные, делали напитки – это все в его ведении. Наш клюквенный морс был, наверное, лучший в районе. Его разливали в бутылки, забивали резиновой пробкой, и если достаешь эту пробку, так можно застрелить человека. Это я хорошо помню. Это была промартель.
Незадолго до войны в Свислочи случился большой пожар. Многие дома евреев сгорели. Пожар случился от дома (хаты) Кашко Василия. Он работал столяром в колхозной мастерской. В тот день он пришел на обед, и его жена Татьяна (любительница выпить) начала жарить мясо на припечке (не в печи). Они не заметили, что в дымоходе загорелась сажа, и искры, вылетая из трубы, падали на соломенную крышу (тогда многие крыши были покрыты соломой). Крыша вспыхнула, и ветер понес искры на другие крыши. Огонь охватил сразу несколько строений.
Люди были все на работах, и многие ничего не спасли.
А еще воспользовались случаем цыгане. Они ворвались в местечко всем табором и много чего уворовали у погорельцев.
Место пожара вскоре было застроено новыми домами. Улицу назвали именем Кирова. Но некоторые постройки снова сгорели в 1944 года, когда немцы прорывались из Бобруйского котла. Но им пройти не удалось. 30 июня 1944 года был сильный бой. Тогда сгорело более половины построек.
2.
После начала войны и до расстрела евреи жили по своим домам, их никуда не переселяли. Они носили шестиконечные звезды желтого цвета впереди и сзади.
Лучник Арон спрятался возле моста через реку Свислочь, но потом все-таки его обнаружили. Два молодых немца в форме, без головных уборов, закатаны рукава, парабеллум в руках. Они по хатам рыскали, им хотелось убивать. И вот они Арона обнаружили, и там же расстреляли, на этом огороде, где мой брат теперь двоюродный живет. Там он и закопан. Не знаю, перезахоронили ли его. Этого я уже сказать не могу.
И я был следом за Ароном на этой смертной очереди. Это ж уже сколько от начала войны? Не стриженый, волосы кучерявые, темно-русые, не черные. Я от соседей из колодца нес воду, эти же два немца выходят от Матуса и ко мне: «Юде»? Какой мне выход? Я головой крутнул: никакой защиты. Тогда я как закричу: «Не, я белорррус!» - «р» твердое - и показываю, где я живу. Они что-то погаргатали, один рукой махнул – пошли. А что им составляло выстрелить мне в затылок, как Арону, - и все. Они ходили, выискивали, хотелось им убивать. Я ж говорю: закатаны рукава, без головных уборов, только в этой форме зеленой. Полевая форма немецкая.
Я даже теперь потерял счет времени. Было это в 1941 или было это в 42? Расстрелы… Почему? Потому что к нам согнали партизаны с окружающих деревень полицаев. Они тут прятались. Гарнизон был очень сильный. Я вот почему помню. Откуда-то с деревни Остров или еще дальше, с Березинского района появился Каневский. Два сына у него, жена. Так вот его старший сын, как раз, когда шел общий расстрел, дежурил недалеко от нашего дома, караулил. Это я хорошо помню. А меньший хвастался потом, что он двух евреек убил и сбросил их в озеро.
Мужчин отдельно расстреливали летом, примерно в августе месяце. Захоронение их в колхозном саду, на горе. Там были рвы – на одном выступе яма, и на другом. Вот туда возили расстреливать. Ямы специально вырыли накануне. Заставили евреев копать. Сами мужчины вырыли для себя ямы. Там расстреляли не менее 40 человек.
Потом вроде бы спокойно все было. Я даже помню, что дед Лахмейер (хат через четыре от меня еще стоит его хата) – так мы его все называли - собрал пацанов с нашей улицы, в том числе Арона Лучника, и водил на гору к еврейским кладбищам, прятались в кустах. Каждый вечер, уже в сумерках, он их приводил домой. И получилась такая штука. Должны были они уже пойти – а тут, хоп! Перехватили! И все… Они уходили каждый день на рассвете, а тут перекрыли рано утром. Так скрытно все получилось, утречком. Подняли, и все. Поэтому они не смогли пройти. Вот и получилась такая штука. Это было под осень. Общий расстрел. Конец августа, может, даже и в сентябре.
Мать моей учительницы Раисы Иудеевны Шапиро каким-то образом спряталась, потом спустилась к речке и хотела берегом пройти. Тут полицай ее перехватил (место это у нас называется «Пристань») и здесь же и расстрелял. Она как упала, так и плавала до вечера, пока в темноте ее люди не вытащили и не захоронили. Я даже не знаю, где, и что, и как. Я только знаю, что назавтра уже трупа не было. После ее расстрела вскоре лужи замерзли. Значит, это уже было в октябре или ноябре, но снега еще не было, это я точно помню. Основную массу за мостом расстреляли раньше, а некоторые прятались, их потом добивали.
Борт Исаак, дружок мой, на год или два старше меня, жил в этой стороне, на горе метров 300 от моего дома. Он тоже прятался в колхозной конюшне, а потом (все-таки голод – не тетка) вышел, видимо, и напоролся на полицая. Он его и застрелил прямо там возле ворот.
Мужчин расстреливали и по одному. Я был свидетелем такого случая. Имя его помнил, но теперь не вспомню ни за что. Вот тут, возле аптеки, идет полицай с винтовкой. А у еврея того рука раненая, перевязанная, стонет, и полицай его повел туда, в деревню и там расстрелял. Вот это я как теперь все вижу.
Расстрел проводили немцы и полицаи. Полицаев было много, но всем немцы командовали. Приезжие немцы. Я почему и говорю: вот эти немцы, что Арона застрелили. Они же ходили по дворам.
Некоторые, например, Рубинчик Циля, спаслись. У нее хорошее произношение, она всю войну пропряталась или в Березинском, или в Крупском районе. Она старше меня года на четыре. Я некоторое время на общественных началах после войны был директором вечерней школы, так она еще закончила среднюю школу. Работала бухгалтером в промкомбинате, где бочки и корзины делали. Жена Баршая Петра Софья Адамовна, по национальности еврейка, но светловолосая и чистое произношение. Она вышла перед самой войной замуж за еврея по фамилии Шер. У нее родилась дочка Рая, и она с этой дочкой пряталась тоже где-то всю войну. Фамилию «Шер» тушью переписала на «Иванову», а Сара Абрамовна стала Софьей Адамовной. Вот это ее и спасло. И потом после войны они сошлись с Баршаём. У них еще родились три сына. Двое из них – Дима и Фалик – в Минске, в Борисове был Леня. Потом они, кажется, уехали в Израиль.
Партизан в нашей местности было мало. Были три попытки взять Свислочский гарнизон, ни одна не удалась. Всех полицаев как согнали в кучу, тут такое было, что на каждом бугре по доту стояло. Гарнизон располагался в так называемом «доме Яцко». И в Замке они были. Дом, где теперь санаторий, внутри двора осталось старое, еще помещицкое двухэтажное здание. Все эту площадку обнесли бревнами, засыпали песком и сделали амбразуры через каждые 50 метров. Так же сделали и в Замке. На самом бугре, потом середина горы и по самому низу. Ворота закатывались катушкой, колючая проволока – и это все гарнизон. В основном здесь были полицаи. Немцы только проходящие.
Например, те, что Брицаловичи сожгли, это были прибалты в немецкой форме. Когда это скопище пошло по деревням уничтожать людей, сын Каневского был в каком-то специальном отряде в немецкой форме и на лошадях. Мы с отцом шли к бабушке, а все улицы были запружены танкетками, лошадьми. Отец прислушался к разговору и говорит: «А ведь это не немцы, это прибалты. Это латыши». Они-то как раз Брицаловичи и сожгли. Свислочь не жгли, потому что это был их укрепленный гарнизон. Но жителям и без того всего хватало.
Первым, кто возглавлял полицию в Свислочи, был немец Бурштель, местный. Бывший лесничий. За мостом был у него дом в лесу. Ясное дело, что он и до войны был связан с немцами. Потому что первым делом немцы – к нему. Бурштель уехал вместе со всей семьей в Германию.
Еще немцы сразу, как пришли, на легковой подъехали к Шидловскому. Это бывший военрук нашей средней школы. Видимо, тоже был связан. Потому что сразу к нему заехали. Потом он был бургомистром. Но Бишлер его расстрелял, как многих. Заартачился: я, мол, такой-сякой! А Бишлеру до лампочки! Между прочим, знаю, многих расстреливали. Я помню одно. Если из лагеря кго-то вызывали к Бишлеру на допрос вечером, то эти люди обычно в лагерь не возвращались. Их расстреливали на обрыве (там, где теперь рыбхоз в Вязье).
Расстреляли двух девушек из Свислочи: Лузанову и Сорока (имен не помню), Ананича Ивана, бывшего полицая. Он не дал согласия служить у Бишлера. Помню, что с допроса не вернулись двое стариков из Елизова (муж и жена Купша). Расстреляли мою одноклассницу, бывшую детдомовку Вашкову Валю. Её захватили в партизанской зоне в деревне Бозок.
Моего отца трижды арестовывали. Последний раз вместе с нами, с семьей в 1943 году. Место это называлось – концлагерь в Вязье. Это хата большая, а двор обнесен еловыми прутами, как колючей проволокой. Однажды я пересчитал, сидело в этой хате 80 человек. Была такая орава – бишлеровцы. Недавно в районной газете была статья о них. Бишлера я видел и тут, в Свислочи. Ходил он в военной форме, воинское звание – майор. В очках, в фуражке офицерской. Я видел его, когда он ехал на коне верхом, с оравой своей, 20 человек бамбизов, в две шеренги с автоматами. И он так гордо на них посматривает.
В лагере мы полтора месяца сидели. И там я его тоже видел. Подъем – стреляют четыре противотанковые пушки в сторону партизанской зоны. Потом он идет на моцион. В брюках, сапогах, рубашка шелковая навыпуск. В фуражке. А за ним эти в две шеренги и поют песни. Гимн их был на мотив песни «Скакал казак через долину». Они пели так: «В Дорогобужском районе родился Бишлера отряд».. Бишлер – сын помещика, мечтал вернуть свои земли. Когда наши стали гнать фашистов, то он как делал? Налетал на более богатый район, окружающие деревни грабил, людей куда попало. Так получилось и у нас. Нас посадили в лагерь, потому что им надо было грабить нашу хату. Бабушка одному начальнику отдала золотые украшения, которые еще до революции собрала. Тот и отдал распоряжение – выпустить.
Во время войны было в Свислочи такое же хозяйство, как и колхоз. Иди на работу, отработай трудодень. Отработаешь 21 день в месяц – получишь 14 кг суборной муки. Рожь, ячмень смелют – и ты получаешь эту муку. Иждивенцу – 7 кг. Если не выработал 21 день, то тоже получишь 7 кг. 20 соток, которые нам еще до войны колхоз на поле выделил, они остались за нами. Огород бабушки и нашей семьи. С этого мы кормились. Все хозяйство колхозное сохранилось. Пытались коров выгнать от немцев в другой район, на восток, но не получилось, перехватили немцы. Стадо вернулось назад. Председатель колхоза Рудый по приказу Сталина закрутил проволокой ворота конюшни и поджег. Все кони сгорели. Овчарник сжег, курятник сжег, свинарник сжег. Сам через Березину – и ушел.
Хозяйство во время войны возглавляли немцы. Один (Бунслав) пробыл примерно год, а потом зачем-то его черт погнал с автоматом через речку. Потом я слышал автоматные очереди и крик. Я вышел на гору, смотрю – этот немец кульгает и сюда к речке, к лодке. Видимо, автомат сорвался, и нечаянно ранил его. После этого назначили Геша. Все бегал с бельгийским карабинчиком. Это назначенные немцы, до войны их здесь не было. Но ему тоже подгадили. Осенью 1943 г. весь лен с полей посвозили, а у нас были колхозные гумны метров по 100 длиной. Сюда свозили снопы, а потом уже молотили. Во время обеда вдруг ни с того, ни с сего вспыхивает все это. В результате этого сторож Кудин Филимон, причем ночной, расстрелян, и бухгалтер Лапко Дмитрий расстрелян. Короче, нашли козлов отпущения.
После войны на том месте, где расстреливали евреев, был памятник. Его поставили в промежутке между 1949 и 1951 годами. Я там был только один раз. Памятник, небольшой обелиск с металлической оградой, ставили евреи. Сейчас там ничего не осталось. Останки евреев - и мужчин, и детей с женщинами, перевезли в Бобруйск.
РАССКАЗ БЕЛЛЫ БАРШАЙ-АРОНОВОЙ
Перед началом войны наша семья переехала из Свислочи в Елизово, где папа работал охранником на стеклозаводе. Но в Свислочи оставались бабушка с дедушкой и много других наших родственников. Елизово было всего в пяти километрах от нашего местечка, их разделял мост через реку Свислочь, и я часто бегала в гости к бабушке.
Война для нас началась 26 июня, когда в Елизово вошли немецкие десантники, а вслед за ними – карательный отряд. Немцы сразу же расстреляли больше ста елизовских мужчин разных национальностей в отместку за одного убитого фашиста. А потом взялись за евреев. Выгнали из своих квартир и домов в гетто, велели нашить на одежду желтые звезды и стали ежедневно гонять на принудительные работы. Однажды на строительство дороги вместо меня пошел мой 13-летний брат Исаак. Немцы схватили его вместе с несколькими взрослыми евреями для отправки в концлагерь. Брат кричал, что ему нет еще и 14 лет, пытался достать из кармана пальто свидетельство о рождении, но полицай прикладом автомата разбил ему голову и бросил в машину. Больше мы его не видели…
Через неделю после потери брата я решила навестить бабушку. Это было 14 октября 1941 года. Эту дату я никогда не забуду. Мама умоляла меня не ходить, ей было очень страшно. Но я только махнула рукой и убежала. Перешла мост через реку Свислочь и сразу же поняла, что попала в ад. Солдаты и полицаи выгоняли евреев из домов, заталкивали в кузов грузовика и вывозили в лес. А кто жил на краю Свислочи, тех просто гнали пешком к месту казни. Отовсюду неслись страшные крики, рыданья, визг.
Я была как загипнотизированная, шла, не таясь, но на меня никто не обращал внимания, хотя вокруг полицаи палками, прикладами гнали по улицам женщин, детей, стариков. Братья Бондари и их отец орали на всю улицу: «Бей жидов, спасай Россию!». Тетю Рахель - жену местечкового раввина - вели к грузовику, и какая-то баба рвала у нее с плеча пуховой платок. В другом месте две бабы набросились на еврейскую девушку, повалили ее и стали стаскивать с ног блестящие резиновые ботики, причем, одна баба рвала с одной ноги, а вторая – с другой. А я твердила про себя: «Я хочу жить, я буду жить, я должна жить, я обязательно выживу».
Так, незамеченной добралась я до бабушки Соре-Риве, которая лежала дома в своей кровати больная и немощная и никуда не собиралась идти. Она плакала и кричала, что все кончено, что надо прощаться с жизнью. Бабушка поцеловала меня, попрощалась и велела быстрей уходить. Потом нам рассказали, что бабушку застрелили тут же, в постели.
Я попыталась вернуться в Елизово, но на мосту полицаи преградили мне путь: «Поворачивай оглобли, жидовка, а то убьем!». «Но я из Елизова, с завода!». «Возвращайся в Свислочь, там решат, что с тобой делать». Пришлось кружить по обезумевшему местечку еще несколько часов, пока не стемнело. На этот раз мост никто не охранял, но, когда я пробегала по нему, меня нагнал грузовик с пьяными полицаями. Они завершили акцию по уничтожению евреев в местечке, горланили песни и были в хорошем настроении. Один из них крикнул собутыльникам: «Гляди, жидовка бежит. Давай-ка, пульнем в нее». На что другой ответил ему: «Хай бежит. Я знаю ее. Это наша, елизовская. До них еще очередь дойдет». Но все-таки один из полицаев выстрелил в меня, и пуля пролетела около уха...
А до этого кто-то сообщил маме, что я убитая лежу у моста. (А там действительно лежала какая-то другая еврейская девушка, застреленная накануне). Мать в чем была – в чулках, в одном платье ринулась было бежать к мосту. Хорошо, соседи остановили: «Куда же вы, Сарра Борисовна, подождите, может, это ошибка. Придет ваша Бэлка, никуда не денется».
Можете себе представить, что было со всеми нами, когда я вернулась живая. Я долго не могла выйти из шокового состояния»…
Потом было много всякого. Погромы и убийства в Елизово, гибель моего отца Иосифа Баршая, побег вместе с мамой и братом через замерзшую Березину в лес, долгое блуждание по лесу, поиск партизан и нелегкая военно-партизанская жизнь…
Интересно, что вырваться из блокированной Свислочи удалось моей двоюродной сестре – тоже Белле – Лившиц. У нее было четверо детей, двое остались с ней, а двое вместе с бабушкой и дедушкой успели эвакуироваться. Когда началась война, Белла сумела раздобыть документы о том, что она и ее дети – белорусы. А сама в суматохе первых дней войны умело распространила слух о своей смерти. Не дожидаясь массового расстрела евреев в местечке, Белла Лившиц с детьми сумела выбраться из Свислочи, добраться до небольшой белорусской деревеньки Копчи в Кличевских лесах и там со своими документами «легла на дно». До той поры, когда в их дом неожиданно вошел мой младший брат, 12-летний Миша Баршай, и в хозяйской девочке вдруг узнал свою троюродную сестру Мару. Дети, уже наученные войной, молча смотрели друг на друга и ничем не выдали своих чувств. Миша выбежал из дома и стал догонять меня и маму. А мы вместе с группой других евреев спешили скрыться из подозрительной деревни в лесу. Он догнал нас он и рассказал о неожиданной встрече, но группа уже далеко отошла от деревни. А Белла Лившиц, узнавшая о том, что через Копчи прошла группа земляков и родственников, решила присоединиться к нам и попасть в партизанский отряд. Но как найти уже ушедших евреев. И тут она разыграла настоящий спектакль. С воплем: «Ой, жиды проклятые последний горшок украли!» она стала расспрашивать соседей-белорусов, в каком направлении двинулись евреи. И тут же, собрав детей, кинулась за ними вдогонку. В конце концов, мы обе встретились в лесу и вместе попали в партизанский отряд…
Перед самым отъездом в Израиль Белла Лившиц умерла от разрыва сердца прямо на улице Бобруйска. Уже здесь, в Израиле умер ее муж Абраша. А две дочери Беллы – та самая девочка Мара и Дора живут в Нацрат Илите.

ЭПИЛОГ ОТ АВТОРА
Семье моего дяди Меира, единственной из наших Баршаев остававшейся перед войной в Свислочи, удалось в последний момент эвакуироваться из местечка и спастись. Сразу же после освобождения Свислочи от немцев, дядя Меир вернулся туда и вошел в комиссию по расследованию злодеяний немцев. Сохранилась фотография, где дядя Меир Баршай с группой чудом оставшихся в живых жителей местечка стоит над раскопанным рвом с останками расстрелянных евреев. Он и сам на снимке похож на живой труп – почерневший, с глубокими морщинами на лице.
На месте массового расстрела земляков и родственников евреи Свислочи поставили скромный обелиск, а впоследствии тела погибших были перезахоронены на еврейском кладбище в Бобруйске.


На снимках: Георгий Забавский (2009 г.); Белла Баршай-Аронова (2006 г.), река Свислочь у одноименного местечка.



 

ФИО*:
email*:
Отзыв*:
Код*
# Болдыре А.Л ответить
Здравствуйте моя матушка огарок великой и ужасной войны оставевшей её без родных
Всё что она помнит на данный момент это детский
дом Могилёвская обл Бобруйский район Местечко. Свислочь
Хочу помоч вернуть хоть часть её прошлого если есть информацыя про детский дом распологавшейся в этом месте пожалуйста подскажите
Заранее благодарен Болдырев А.Л г Чита
Mail a-19711@narod.ru
Tel 89242717708 имя Иванова Валентина Михайловна
02/02/2011 16:11:32

Связь с редакцией:
Мейл: acaneli@mail.ru
Тел: 054-4402571,
972-54-4402571

Литературные события

Литературная мозаика

Литературная жизнь

Литературные анонсы

  • Дорогие друзья! Приглашаем вас принять участие во Втором международном конкурсе малой прозы имени Авраама Файнберга. Подробности на сайте. 

  • Внимание! Прием заявок на Седьмой международный конкурс русской поэзии имени Владимира Добина с 1 февраля по 1 сентября 2012 года. 

  • Афиша Израиля. Продажа билетов на концерты и спектакли
    http://teatron.net/ 

Официальный сайт израильского литературного журнала "Русское литературное эхо"

При цитировании материалов ссылка на сайт обязательна.