«О, КУПИНА НЕОПАЛИМЫХ РОЗ!»

Лаконично остановлюсь на освещении темы «Цветаева и евреи».
В 1998 г. в Ашкелоне я выступила с докладом «Поэты серебряного века и еврейство». Научную конференцию организовал Международный центр научных исследований и практики творчества. Тезисы доклада опубликованы в ежегоднике этого центра № 4 (Ашкелон, 2000). Затронут и цветаевский аспект. Напомню некоторые факты.
Отец мужа Цветаевой Яков Константинович Эфрон (1854-1909) родился в большой еврейской семье строительного подрядчика в Ковно. В 1885 г. Яков Эфрон принял лютеранское вероисповедание, чтобы иметь возможность жениться на Елизавете Петровне Дурново. Её отец был гвардейским штаб-ротмистром, мать Е.Н.Посылина происходила из купечества. Брак был заключён в Марселе. Елизавета Дурново и Яков Эфрон состояли членами партии «Народная воля». У них родилось восемь детей, трое из которых умерли в младенчестве.
Когда их 17-летний сын Сергей Эфрон женился в 1912 г. на 18-летней Марине Цветаевой, уже скончался Яков Эфрон, трагически ушли из жизни (суицид) в 1910 г. его мать и брат Константин. А в 1914 г. в Москве умер от туберкулёза брат Пётр. Остались только две сестры Елизавета и Вера.
До самого возвращения на родину Марина Ивановна заботилась о могиле Якова Константиновича, Елизаветы Петровны и Константина на Монпарнасском кладбище в Париже. Заплатила вперёд за место. Надгробие простояло до 1982 г., когда кончился срок оплаты.
Хотя Сергей Эфрон был сыном лютеранина, Марина гордилась, что в нём «слились две древних крови». Широко известно, сколько наших соплеменников было среди друзей сестёр Цветаевых. Второй муж Анастасии Ивановны врач Маврикий Минц, которому посвящено стихотворение Марины «Мне нравится, что вы больны не мной, //Мне нравится, что я больна не вами», тоже еврей. Как и гражданский муж Ариадны Сергеевны Эфрон Самуил Гуревич - одна из последних невинных жертв разнузданной антисемитской политики финального периода кровожадной эпохи культа личности И.В.Сталина.
Мне импонирует утверждение М.Цветаевой: «В сем христианнейшем из миров поэты – жиды».
Со стихотворением «Евреям» я ознакомилась по американскому изданию «Ардис».

Привожу текст стихотворения:

Кто не топтал тебя – и кто не плавил,
О, купина неопалимых роз!
Единое, что на Земле оставил
Незыблемого по себе Христос:

Израиль! Приближается второе
Владычество твоё. За все гроши
Вы кровью заплатили нам: Герои!
Предатели! – Пророки! – Торгаши!

В любом из вас, - хоть в том, кто при огарке
Считает золотые в узелке –
Христос слышнее говорит, чем в Марке,
Матфее, Иоанне и Луке.

По всей земле - от края и до края –
Распятие и снятие с креста.
С последним из сынов твоих, Израиль,
Воистину мы погребём Христа!
(Москва, 1916.)

Нечасто встретишь в цветаевских изданиях стихотворение «Евреям» – ведь оно числится не включенным в составленные ею самой сборники. И первое, что возникает после его прочтения, это мысль: «Да, Цветаева никогда не была антисемитом!».
Это знаковое для нас, потомков Авраама и Иакова, стихотворение интересно интерпретирует профессор Ульяновского (Симбирского) педагогического университета Лилит Николаевна Козлова (Россия). «А вторая мысль, несколько недоуменная,– если вчитываешься в смысл: «А что же может быть от Христа – то есть Божественного – во всех евреях без исключения – «Хоть в том, кто при огарке считает золотые в узелке»? Да еще при том, что за предательство своего, как и Христа, соотечественника, Иуды Искариота, «за все гроши»,– за полученные им, широко известные, «30 сребренников»,– они платились много веков, проклинаемые, гонимые, а нередко и уничтожаемые христианами. «Вы кровью заплатили нам: Герои! Предатели! – Пророки! – Торгаши!» Все без исключения. Расплачивались – часто жизнью – за грех своего вероломного предка. Хотя притеснения и гонения евреев начались намного раньше, задолго до рождения Христа, и даже до прихода к Ним пророка Моисея. Возможно, отсюда и начало: «Кто не топтал тебя – и кто не плавил, о, купина неопалимых роз!»

А далее – новая грань загадочного течения цветаевской глубинной мысли: – «Единое, что на земле оставил / Незыблемого по себе Христос: / Израиль!».
С Христа началась распространённейшая из религий, принесшая нравственные начала в жизнь людей, ее принявших, - христианство, за две тысячи лет укоренившееся среди народов Европы и части Азии, Америки и Австралии, а нередко проникавшее и в Африку. Но Цветаева основным видит не это. «Незыблемым» и «единым», то есть единственным, что после себя оставил на земле Христос, она называет тот народ, который по крови родственен Христу, но христианства не принял.

Прочитав стихотворение до конца, понимаешь, что ей видится сходство в судьбе – земной,– страдальческой, полной гонений. «По всей земле – от края и до края – распятие и снятие с креста». Страдание и смерть – но только ли евреев? Страдающих на свете не счесть. Однако, Цветаева всё же упорна в своем утверждении: «С последним из сынов твоих, Израиль, / Воистину мы погребем Христа!». Рондо. Возврат к началу стихотворения... Только сыны Израиля несут что-то от Христа, от Господа Бога, чего – в той же мере – нет у его последователей – христиан... Так что же это?

Стихотворение «Евреям» я читала не впервые, - продолжает Л.Козлова, - но вдруг сознание остановилось на первых строках: знакомый образ розы. «О, купина неопалимых роз!». Розы – символ любви, у Цветаевой смысл этого цветка в иносказании ее стихов всегда однозначен. Купина Неопалимая – первое, что вспоминается, когда читаешь эти слова – поначалу думается о чем-то священном. Куст, не сгорающий,– тот, библейский, терновый, даже не опаляющийся – Божественный. А тут розы неопалимые, их купина – целый куст роз, не поддающихся никакой плавке, не опаляющихся никаким огнем, розы, которые не возможно и затоптать. Устойчивые. Розы – то есть любовь. Которая цветет – сквозь всё, даже если нет условий для этого. И – по мысли Марины Цветаевой,– в других народах Христос такого следа не оставил.

Весь народ Израиля – «купина неопалимых роз» – несмотря ни на что. Они несут в себе Бога – Христа – любовь, к которой каждый из них способен как ни один другой народ,– так считает Цветаева, это она и хочет сказать. Такими она евреев видит. Любовь, пропитывающая плоть и кровь – к матери, к детям, к женщине, ставшая национальной чертой. Не исключающая, видимо, и других черт характера – ненависти, например, но у Цветаевой не об этом речь. Она фокусирует внимание только на способности любить.

«Возлюби!» – учил Христос, тоже сын Израиля, и в каждом из Его соотечественников – частичка этого завета, в каждом «Христос слышнее говорит, чем в Марке, / Матфее, Иоанне и Луке». Названы четыре апостола-евангелиста, четыре его ученика – дети той же нации.
Они буквально увековечили Его своими рассказами – очевидцев, но в каждом еврее Христос всё же говорит «слышнее»...

Значит, это какой-то другой язык, способ передачи Божественной Сути, не укладывающийся в слова и рассуждения. Только живая любовь живых людей – путь к Богу,– вот мысль Марины Цветаевой,– и никакие слова и наставления ее не заменят, только через нее – путь к Богу в себе. Евангелисты, рассказав, дают основание для Христианской веры, любовь позволяет Бога знать.

Бог, Христос,– есть любовь; любовь – есть Бог. Марина Цветаева этим путем – шла к Богу – всю жизнь. Через любовь-радость и любовь-боль, через смерть потери земной любви («разлука – как ни кинь – всегда смерть») – к возрождению, к высотам и светлым Истокам Бытия. Путем – по типу древних Мистерий посвящения в тайны Бытия, но пролегающим через огонь – страдания – жизни. Радость, а затем смерть – и воскресение в новой, преображенной ипостаси,– вот что дарует любовь. Полная аналогия с путем, пройденным Спасителем...

Цветаева и сама понимала, что этот путь ее,– часто смутный и полный тупиков,– не бесспорный и не церковный. Иной. Летом 1919-го она писала:

А во лбу моем – знай! –
Звезды горят.
В правой рученьке – рай,
В левой рученьке – ад.

Есть и шелковый пояс –
От всех мытарств.
Головою покоюсь
На Книге Царств.

Так и видишь ее, идущую по гребню, с двух сторон – откосы, один – в Княжество тьмы, другой в Княжество Света. «Проводи, жених, / До Седьмой версты!» Любовь, возносящая до седьмого неба, до Бога.

Рай и ад намешала тебе в питье,
День единый теперь – житие твое.

Всё, что есть в любви радостного и горького, высокого и земного, приводит к Свету, так что и темноте – ночи – нет места, один сплошной светлый день – вот цветаевская позиция.

Бытует мнение, что умение любить – это талант. У Марины Цветаевой на любовь был сверхталант, а отсюда – и сверхпотребность любить самой, испытывать «тайный жар», все то, что вызывает сердцебиение.
«Я не делаю никакой разницы между книгой и человеком, закатом, картиной – все, что люблю, люблю одной любовью», – это она написала в 22 года. Но и за год до смерти, в 48 лет, она пишет своей приятельнице: «Моя надоба от человека... – любовь. Моя любовь... – моя возможность любить в мою меру, т.е. без меры»…

Марина Цветаева написала стихи «Евреям» осенью 1916 года, в разгар своей дружбы с Никодимом Плуцер-Сарно, человеком, любившим ее, «как ей было надо, а это очень трудно любить такую сложную вещь, как я»,– примерно так выразилась сама Цветаева. В свои 24 года она, кроме него, близко соприкоснулась и с другими детьми Израиля: Софьей Парнок, Осипом Мандельштамом. Видимо, этого оказалось достаточно, чтобы возникло обобщение. И она прозревает, предсказывает: «Приближается второе Владычество твое». Чье владычество? Христа? Израиля? Земного владычества Израиля никогда не было, за всю историю. Было пришествие Христа, сына Божьего, на землю и его овладение умами и сердцами людей. Значит, приближается второе пришествие Христа-любви, носителем которой остался Израиль. Цветаева провидит грядущее светлое Царство Любви. В контексте эта строка песет именно такой смысл. И современные астрологические предсказания твердят о том же: с началом эры Водолея (третье тысячелетие) на земле начинается царство добра и света, царство радости.

Цветаевское прорицание шло дальше. Она как бы провидела всех своих будущих друзей – сынов Востока, «палестинских отроков»: поэтов Е. Ланна, Э. Миндлина, И. Эренбурга, А. Вишняка, Б. Пастернака, М. Слонима, когда двумя месяцами ранее писала:

Оттого и плачу много,
Оттого –
Что взлюбила больше Бога
Милых ангелов Его.

Любовь, боль, слезы, страдание. Смерть – потому что «всегда уходили», как однажды сказала она сама. Или не писали подолгу. Или уезжали – к жене, к невесте...

Первая «смерть»- разлука – после платонической любви еще в гимназии, когда не приняла предложения переводчика В.О. Нилендера. И почти целый год – стремление остаться верной ему – на всю жизнь. Стихи юной Марины в этот период полны просветленного страдания, неотступного и безысходного. Через полтора месяца после разрыва с ним, в 17 лет, возникает соблазн физического ухода из жизни. Она прощается с «Орленком»,– кумиром своей юности, сыном Наполеона:

Мне шепчет голос без названья:
– «Ах, гнета грезы – не снести!»
Пред вечной тайной расставанья
Прими, о принц, мое прости.

Но, к счастью, уход не состоялся, что-то удержало ее в этом мире. В первых двух ее книгах стихов – первая ступень цветаевских Мистерий, устроенных ей жизнью, Мистерия любви. Выход на светлые высоты – и снова через год уход с них. Опять позвала жизнь, и вот:

В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,
Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.
Наше сердце смеется над пленом,
И смеется душа!

Знакомство с поэтом Максимилианом Волошиным, встреча с будущим мужем, замужество, материнство. Вереница увлечений, встреч с любовью – и расставаний. Революционный потрясения, голод, смерть младшей дочери в начале 1920-го года, разлука с мужем, белым офицером,– все это не снимает у Цветаевой с первого плана любви, как основной надобы, без которой не дышится и не живется.

Еще волна – попытка уйти в светлые высоты – перед отъездом за границу, к нашедшемуся в Чехии мужу. Но – четкое осознание: рано еще прощаться с молодостью – «до сроку». Этот подвиг самоограничения и даже самоотрешения – не состоялся. Он просто оказался ей не по силам.

Есть подвиги. По сёлам стих
Не ходит о их смертном часе.
Им тесно в житии святых,
Им душно на иконостасе.

Покрепче нежели семью
Печатями скрепила кровь я.
– Так, нахлобучив кулаком скуфью,
Не плакала – Царевна Софья!

Царевна Софья, заточенная Петром в монастырь. Марина Цветаева, отрекающаяся от молодости и любви… Соблазн жизни не отпускает: «Знаю: польщусь,– осознаёт она, представляя себе цветок любви,– Знаю: нечаянно / В смерть оступлюсь...». Разлука-смерть уже предвидится заранее, но иного пути нет, Мистерии любви продолжаются. Она снова, как шесть лет назад, могла бы повторить:

Ах, далеко до неба!
Губы – близки во мгле...
– Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!

В 1922-1923-м году – снова волна. Отъезд за границу, новый глоток воздуха-любви – и новая смерть-разлука. Воссоединение семьи в Чехии – и тут происходит прикосновение к Высшему Миру, к его Свету, который и есть Радость и Любовь. Самопосвящение. Посвящение через Мистерии любви. Бродя по осеннему лесу, она видит сквозь краски листьев

Струенье... Сквоженье...
Сквозь трепетов мелкую вязь –
Свет, смерти блаженнее,
И – обрывается связь.

Свет – за вратами смерти, после них. Некое блаженное за-смертье. «Здесь многое спелось, / А больше еще – расплелось». Расплелось все земное, распалось, отодвинулось. Спелось то, что в Свете, в Божьих Высотах:

Уже и не светом:
Каким-то свеченьем светясь...
Не в этом, не в этом
ли – и обрывается связь.

Такое блаженное посмертье описывают люди, подвергшиеся реанимации. Такого Высокого Мира могут достичь и умершие при жизни – преобразившись от перенесенных потерь и потрясений,– как семя, умирая, преображается в растение.
Так – через смерть,– во все века к Посвящению приводили специально проводимые в храмах таинственные Мистерии. Так достигла самопосвящения Марина Цветаева, страдая, теряя любовь, сгорая при этом дотла – и снова возрождаясь Птицей-Фениксом: «Птица-Феникс я, только в огне пою!».

«До самого конца жизни – попытки Цветаевой длить Мистерии, снова искать счастья на земле. В 1927-м году – новый выброс в духовные высоты – смертью немецкого поэта Р.М. Рильке, с которым полгода нежно переписывалась. И – новый спуск на землю при очередном зове жизни...

В 1934-м году в одном из писем Марины Цветаевой читаем: «Река, слившись с морем, стала больше на целое море, на целого Бога, на целое всё. Река стала морем». Несколько раньше в том же письме – проводимая параллель: цветаевская душа – река. Душа, ставшая больше «на целого Бога», вместившая Его.

Цветаева продолжала тянуться к любви пока дышала. Азраилом назвала она однажды Эроса. Только он – сама любовь.

Азраил, Израиль... «Купина неопалимых роз»... И в розах этих – безжалостный цветаевский шип: любовь-то любовь, да только надолго ли?

Возможность легкого, импульсивного шага навстречу любой женщине – безоглядного, без боязни утонуть в другом. Чтобы потом снова уйти... Зная об этом наперед... И этот уход – для нее – «распятие и снятие с креста»... То страдание, после которого – «рожденье в свет».
И через всё это – «Христос слышнее говорит, чем в Марке,
Матфее, Иоанне и Луке».

29.12.91 г. – 3.1.92 г.
Москва. Источник: Козлова Л. Одинокий дух. Марина Цветаева: Душа и ее Путь. – М.: Прометей; Laterna Magica, 1992. –120 с. – Обл. 1.000 экз. – С. 58-67».
Я эту глубоко продуманную трактовку профессора Лилит Козловой привела в некотором сокращении.

…В письме к одному из своих корреспондентов Марина Ивановна рассказывала о собрании неких малороссов в Париже. Далее цитирую Беллу Ахмадуллину: «Выступает человек, говорит про Гитлера и про евреев. Из зала кто-то: «Сам, небось, из жидов». Все молчат. Одна Марина Ивановна, совершенно беззащитная, совершенно покинутая всеми, встаёт и говорит: «Хам-ло!». Тот по-французски, видимо, говорит, что не понимает. Далее – из письма Цветаевой: «Я: «Не поняли? Те, кто вместо еврей говорит жид и прерывает оратора, те хамы. (Пауза и, созерцательно): «Хам-ло!». Засим удаляюсь. (С каждым говорю на его языке)».
Приведя этот факт в своём выступлении в московском Литературном музее в 1978 г., Белла Ахатовна отметила в Цветаевой «ненависть ко всякому подавлению. Мы говорили о собаках, которые божество. (О.Ф. – Имеется в виду любовь сестёр Цветаевых к собакам). Сюда же, кажется, относятся поэты, негры, евреи, то есть все, которые подлежат гонению, все, которые рискуют быть обиженными человечеством», - заключила Б.Ахмадуллина свою мысль.
В наш век незатухающего антисемитизма на всех континентах планеты поступок Цветаевой нельзя не оценить. Поэт «через Летейски воды» протягивает нам «две руки».

И грустно мне ещё, что в этот вечер
Сегодняшний – так долго шла я вслед
Садящемуся солнцу – и навстречу
Тебе – через сто лет.