ЕВРЕЙСКИЕ МОТИВЫ В ПОЭЗИИ НАРОДОВ РАЗНЫХ СТРАН. ИВАН ФРАНКО

МАРК КАГАНЦОВ (Россия), ЮЛИЯ СИСТЕР (Израиль)

В творческом наследии классика украинской литературы Ивана Франко имеются произведения на еврейскую тематику. Им написана большая поэма «Моисей» о библейском пророке, цикл стихов «Еврейские мелодии», состоящий из 8 произведений: Самбатион (Самбатіон), Пух (Пір’я), Ассимиляторам (Асиміляторам ), Завещание Якова (Заповіт Якова), Сурка (Сурка), У цадика (У цадика), Из любви (З любові), По-людски (По-людськи).  В 50-томном издании произведений И.Франко (Франко І. Я. Зібрання творів у 50-и томах. – К.: Наукова думка, 1976 р.) этот цикл из – за  политической цензуры был сокращен до четырех произведений.
Кроме того, Иваном Франко переведены на украинский язык пьеса чешского поэта Ярослава Врхлицкого «Бар Кохба» и стихи еврейского поэта Морица Розенфельда из книги «Песни гетто». В упомянутом 50-томном издании произведений И.Франко они тоже не были представлены.

В предыдущих публикациях мы познакомили вас с вышеназванными произведениями Ивана Франко, не вошедшими в 50-томное издание, в переводах на русский язык Марка Каганцова.
Теперь мы хотим познакомить вас с переводами остальных произведений цикла "Еврейские мелодии", предварив их небольшой статьёй об отношении Ивана Франко к еврейскому вопросу.

Галиция и Северная Буковина, места, где прошла жизнь Ивана Франко, во времена вхождения в Австро-Венгерскую Империю были многонациональными, многоэтническими территориями, особенно в городах. Например, в 1900 году в Львове украинцы составляли лишь 20% населения, 49% — поляки и 27% — евреи. Во втором по величине и по значению городе Галиции Станиславе (сегодня он называется Ивано-Франковск) украинцев было лишь 17%, поляков – 30% и 51% от населения города составляли евреи. В Черновцах – административном центре Северной Буковины в том же 1900 году украинцы составляли 38% населения, 32% — евреи и 19% — румыны. В небольших городках и в сельских местностях преобладали украинцы, но и там жили, хоть и в меньших количествах, те же этнические меньшинства. Как мы видим, евреи были неотъемлемым компонентом жизни в Галиции (да и на Волыни тоже) и в Северной Буковине и И. Франко как писатель, придерживавшийся реалистичного описания повседневной жизни, не мог избежать появления их в своих произведениях. Как же выглядят евреи в творчестве Ивана Франко, как он вообще относился к ним? Ведь он был одним из тех, кто формировал народное настроение, народные симпатии и антипатии. Из биографии писателя очевидно, что он был также талантливым и деятельным журналистом и еврейской темы он касался и в своих публицистических трудах. Будучи весьма эрудированным человеком И. Франко был очень неплохо знаком с еврейскими языками ивритом и идиш и со многими трудами еврейских писателей и поэтов. Он часто использовал библейские мотивы и на библейскую тему им написана в 1905 году целая поэма «Моисей». Тему освобождения от рабства он избрал не случайно, у него явно присутствует аналогия между древними израильтянами и его поколением украинцев, лишенных национальной свободы. Это очень сильное поэтически-философское произведение. Образ франковского Моисея ничем не отличается от классического — библейского — мудрец, философ, пророк, поводырь, наставник, учитель, вождь. Поэма повествует о трагедии народного вождя, который всю свою жизнь борется за счастье народа, ведет народ через пустыню к заветной стране, испытывает страдания оттого, что народ не верит в эту счастливую страну, но настойчиво продолжает свое дело. Библейский Моисей умирает, так и не увидев торжества своей идеи, но самая его смерть окрыляет народ, верный его памяти. Кстати, в активе И. Франко присутствуют и другие произведения на сугубо еврейскую тему. Например, цикл стихотворений «Еврейские мелодии» или датируемый 1889 годом рассказ «К свету», главный герой которого еврейский паренек Йоська Штерн.

В украинской литературе нет писателя, который бы так много работал над темой еврейства, как И. Франко. Этот факт можно объяснить прежде всего тем, что И. Франко с детства жил среди еврейского населения, общался с образованными евреями и во время учебы в гимназии, и в университете, наконец имел в еврейской интеллектуальной среде Вены, Львова, Дрогобыча, других городов Галиции и Европы добрых приятелей и друзей. И. Франко был хорошо знаком с историей многовековой еврейской культуры. Эта тема нашла свое отражение прежде всего в его художественных произведениях, а также в научных исследованиях и публицистических материалах.

Еврейская тема у И. Франко подверглась определенной эволюции. Первым этапом разработки этой темы были 70—80-е гг. ХІХ в. Еще учась в Дрогобыче среди еврейских и польских детей, будущий писатель знакомился с жизнью и обычаями евреев Галиции, что нашло отражение в более поздних воспоминаниях, написанных по заказу венского издателя М. Бубера «Мои знакомые евреи» (1903). Собственно, редактор венского журнала Der Jude. Revue der judischen Moderne предложил украинскому писателю выступить на страницах журнала со статьей «Евреи в Галиции». Однако И. Франко предложил статью-воспоминание «Мои знакомые евреи». М. Бубер написал в письме к И. Франко: «Высокоуважаемый господин доктор! За Ваше любезное согласие, которое нас весьма утешило, выражаем Вам нашу искреннюю благодарность. Заявленная статья для нас чрезвычайно желаема. Однако я советовал бы Вам, не лучше ли отвечала бы предмету форма ряда очерков, чем сплошного рассказа. Для нас первая тоже была бы приятнее, потому что мы могли бы тогда публиковать вещь рядом с рассказами, которые появились в первых номерах в то время, как иначе надо ждать их окончания. Но, разумеется, решение целиком и полностью остается за Вами.
С глубоким уважением, Мартин Бубер».

К сожалению, предложенная И. Франко статья, так и не была напечатана по неизвестным причинам. Впервые в переводе Михаила Возняка она была опубликована в газете «Діло» (1936, №117-119).
Воспоминания «Мои знакомые евреи» преисполнены симпатией к юношам-евреям, которые еще во время учебы в гимназии, переходившей в то время с немецкого на польский язык, записывались и на русский (украинский) язык, «в котором, как правило, не делали больших продвижений и забрасывали его после одного или двух полугодий, наверное, из-за бездушного и небрежного способа изложения, которым в основном славится этот предмет по галицким гимназиям».

Вдумчивый гимназист увидел и национальные черты еврейской молодежи, которые очень ему импонировали. В еврейских семьях маленький Франко увидел, «как отец был значительно ближе и искреннее к своим сыновьям и членам семьи, чем старший брат, в интересах которого, соревнованиях и планах так или иначе принимали участие все члены семьи. Что-то теплое повеяло на меня от малых ежедневных сцен, свидетелем которых я был, я сравнивал их в моей душе с аналогичными событиями в крестьянской семье и чувствовал, что я имел здесь перед собой что-то значительно более высокое, тип старинной культуры».

В гимназии в Дрогобыче И. Франко подружился с бедным евреем Лимбахом, который давал молодому гимназисту читать произведения мировой литературы. Через Лимбаха И. Франко познакомился с миром ассимилировавшихся евреев Дрогобыча, увидел то, что позже стало основой его литературных и научных трудов. Тогда же будущий писатель подружился с семьей Тигерманов, с которыми контактировал даже после переезда этой семьи в Вену.

В 80-е гг. ХІХ в. И. Франко как поэт обратился к древней истории еврейского народа, с которой связал положение евреев Галиции в тот период. Мольба еврейского народа к Иегове о помощи стала основой цикла стихотворений поэта, темой которых является древняя история евреев. В частности в стихотворении «Самбатион» Франко выражает убеждение, что, пока живет царь Давид, еврейский народ неистребим.

Несчастны село то и город ,
Где муки творят над евреями, -
И горе земле, коли встанет
Давид там ногами обеими.

В 1887 году И. Франко публикует статью «Семитизм и антисемитизм в Галиции». Вот фраза из этого труда: «Не религия, не убеждения, ни раса и ни национальность никогда не были и никогда не будут объектом нашей ненависти. Такими объектами были и будут только все виды угнетения, эксплуатации и лицемерия.». Звучит эта фраза весьма демократично, но в ней есть подтекст. Речь идет не о Российской Империи, а об Австро-Венгерской с ее несравненно более либеральными законами. Руководство этой многонациональной и многоэтнической Империи старалось не допускать национально-этнических трений внутри ее, понимая, что они могут развалить страну. Поэтому здесь было неизмеримо меньше ограничений, чем в Российской Империи и евреи бежали часто сюда от еврейских погромов. Ну, а в отсутствии ограничений евреи быстро начали обходить другие этнические группы, завоевывая ведущие позиции в промышленности и коммерции и даже в сельских местностях евреи отличились, скупая земли у потомков знатных, но обедневших родов. Поэтому приведенная фраза И. Франко косвенно имела антиеврейский характер и была характерной по крайней мере на этом этапе его жизни для описания в его художественных произведениях украинско-еврейских отношений, ибо эксплуататорами часто оказывались именно евреи. Правда, надо отдать ему должное, И. Франко: такая ситуация не нравилась, он считал ее не хорошей и для евреев и полагал, что украинцы и поляки должны приложить усилия и не уступать евреям. Во внутренние дела еврейской общины И. Франко не вмешивался, ассимиляцию он понимал как уравнивание прав и обязанностей между евреями и окружающими народами и совсем не считал, что евреи должны массово влиться в украинскую нацию. Еврейскую эмиграцию признавал полезной для выравнивания ситуации и полагал, что галицийские евреи могут служить исходным материалом для создания в будущем независимого еврейского государства.

Последнее весьма интересно, ибо современником и в определенной степени земляком И. Франко был основоположник сионизма Теодор Герцль, который всю свою жизнь прожил а Австро-Венгерской Империи. Т. Герцль ставил своей целью образование суверенного еврейского государства, а И. Франко, разумеется, хотел, чтобы такое же государство было у украинцев и это определенное сходство целей обуславливало взаимную симпатию этих двух неординарных личностей. Встретились они в феврале 1893 года в одном из венских кафе (по другим данным в декабре 1892 г). Об этой встрече написано на польском языке к предисловию сборников рассказов в «Tydzien» (1914, № 10, 9 марта, с. 73-74) в письме проф. Михаилу Драгоманову от 26.04.1890 г.: «О своих новеллах скажу только одно, почти все они показывают настоящих людей, которых я когда-то знал, действительные факты, которые я видел или слышал от свидетелей. … В таком понимании все они части моей автобиографии». Сохранились его воспоминания и о евреях до его переезда во Львов. Они хранятся в архиве Франко в Библиотеке Научного общества им. Шевченко в Львове.

Для И. Франко сионистское движение, которое он отождествлял с исходом евреев из Египта под началом Моисея, было в некотором роде образцом того, как следует развиваться украинскому национальному движению. Через некоторое время после встречи двух великих людей в 1896 году Т. Герцль написал и издал свой программный труд «Еврейское Государство» и рецензию на него написал никто иной, как Иван Франко, причем всего через несколько недель после выхода книги из печати. Оценка И. Франко весьма позитивна, он положительно оценивает план Т. Герцля, лишь считал, что практических трудностей в его реализации будет больше, чем предполагал Т. Герцль. Но это в этом поколении, которое, возможно, недостаточно зрело для его реализации. Но будущие поколения смогут это сделать. Исследователи отмечают, что многие из аргументов Т. Герцля в пользу независимого еврейского государства И. Франко применяет тоже, когда речь идет об украинском независимом государстве. Твердым сторонником этой идеи национальной украинской независимости И. Франко стал во второй половине девяностых годов девятнадцатого века. Видя и эту идею трудно реализуемой в настоящем И. Франко считал, что она должна быть тем не менее постоянно на виду и побуждать украинцев прилагать усилия в этом направлении, чтобы сделать ее реализуемой в будущем.

С одной стороны И. Франко осуждает антиеврейские настроения, с другой стороны им немало способствует сам. Защитники И. Франко утверждают, что будучи писателем реалистом он описал то, что видел. Наверное, это так. Но ведь были и другие евреи – персонажи куда более симпатичные, но для них не нашлось места в некоторых произведениях, и картина получилась очень односторонней, одноцветной.

Вторая половина 80-х и начало 90-х гг. ХІХ в. стали периодом более глубокой заинтересованности автора жизнью тогдашних евреев в связи с осмыслением духовных ценностей древней культуры евреев и, в частности, фольклора. Одним из самых ярких литературных произведений И. Франко того времени является поэма «Сурка» (1890). Произведение появилось на основе рассказов конокрада Гершена, с которым И. Франко сидел в тюрьме. Судьба бедной еврейской служанки была изображена сквозь призму материнства. В поэме конфликт между богатыми и бедными трактуется с использованием противопоставления богатого корчмаря Юдки и бедной еврейской служанки Сурки. Для закрытия дела беременной Сурке корчмарь дал «несколько римских и больную отвез к старой бедной бабе, заботясь не о благополучии Сурки, а о своем покое, чтобы, упаси Господи, не узнала жена». И. Франко применил в этой поэме ритмику болгарских народных песен, что свидетельствует о тесной связи еврейства со славянскими народами.

Великий гуманист И. Франко и в художественных произведениях, и в работах научных и публицистических, анализируя положение евреев в Галиции, не только проявил толерантность этому народу, народу, который прошел долгую историю и создал многовековую культуру, но и восхищался им. Появление у И. Франко названий типа «жидовские пиявки» касается отдельных типов евреев, живущих чужим трудом. Эти высказывания следует трактовать как народный взгляд на богачей. Такой взгляд представляли широкие круги украинцев и поляков, которые населяли Галицию. Широкая гуманистическая перспектива в понимании И. Франко еврейского вопроса в Галиции является характерной для его художественных и научных работ как 80-х, так и 90-х гг. ХІХ — нач. ХХ вв.
Библиография:
Иван Франко. МОЗАИКА. Из произведений, не вошедших в Собрание сочинений
в 50 томах.
Семитизм и антисемитизм в Галиции
Литературно-критические и публицистические произведения (на украинском языке) http://www.ukrlife.org/main/evshanpfranko33.html
Вениамин Чернухин. Западно-украинские писатели: неоднозначная позиция Ивана Франко, симпатии зачинателя «мазохизма», (апрель, 2014)
http://culnhist.com/%D0%B7%D0%B0%D0%BF%D0%B0%D0%B4%D0%BD%D0%BE%D1%83%D0%BA%D1%80%D0%B0%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5-%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B8-%D0%BD%D0%B5%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D0%BE%D0%B7/
«Мы не являемся антисемитами. Говорим это ясно и открыто». Газета «День»
http://www.day.kiev.ua/ru/article/ukraina-incognita/mi-ne-ie-antisemitami-govorimo-se-yavno-y-odverto
М.Каганцов, Ю.Систер. Еврейские мотивы в поэзии народов разных стран. http://eholit.ru/news/947/
М. Каганцов. Еврейские мотивы в украинской поэзии. Иван Франко. Из пьесы чешского поэта Ярослава Врхлицкого «Бар Кохба» http://eholit.ru/news/949/
М. Каганцов. Еврейские мотивы в украинской поэзии. Иван Франко. Из сборника Морица Розенфельда «Песни гетто». http://eholit.ru/news/955/
Сурка

Я еврейка бедная Сурка.

Не дал Бог красоты мне и стати.

Я мала росточком, сутула,

А лицом и вовсе дурнушка.

Да и как было вырастать-то

Стройною и пригожей Сурке

Без отца и родной мамани,

С малолетства между чужими
В вечной толчее человечьей!

Так жила я на свете лет двадцать.

Да и не жила, а шаталась,

Из одной корчмы в другую слонялась.

Работала денно и нощно,

Корчмарка зла и ленива,

Набожен корчмарь да ворюга,

Посетители привереды.

У всех на уме одно лишь -

Слуге работы прибавить,

Слугу ущипнуть и стукнуть, -

Слуга же и пискнуть не смеет,

Еще улыбаться должен,

Хотя гнев и слезы душат.

Вот так жила я лет двадцать.

Однажды корчмарь мне шепчет:

«Приходи-ка ко мне ты, Сурка,
Как уедет жена моя, ночью».

Я, хоть некрасива, сутула,

Хоть и выросла глупой и тёмной,

Ни письма, ни чтенья не знаю,

Не умею молиться Богу, -

А ведь и я догадалась,

Для чего зовёт меня Юдка.

Думала сразу сбежать я,

Потом – рассказать корчмарке,
А дальше так рассудила:

«Однако мой век проходит,

Как та вода по болоту,

Без счастья и радостей жадных!

Умру, и знать я не буду

Чем тешатся люди другие;

А там, на небе, бесплодным

Нет ни уступок, ни чести.

Так пусть и у меня будет

Дитя крохотулечка! Боже,

Как я любить его буду!

Те ручки и ножки крохи

Своими губами согрею!

Жить буду, недоедая,

Чтоб только оно было сыто,

Саму пусть бьют, презирают,

Чтоб только оно, мой цветочек,

Росло, как людские дети!»

Так думала я частенько,

Когда из реки несла воду,

И моя на кухне миски,

Стирая еврейские шмотки.

И слышала, как там под сердцем

Оно всё больше, и больше

Внутри меня шевелится.
Не раз, бывало, сопрёт дух

Во мне, стану я словно пьяной.

Работа из рук выпадает -

Зажмурю глаза и сижу я ...

И кажется, полусонной,

Что маленькое и розовое,

Такое мягкое, пухлое,

Оно на груди у мамы

Смеётся, дрыгая ножками.

И так бы сидела хоть век весь,

Когда б не узрела корчмарка,

И в шею ударила крепко,

К тому же прикрикнув грозно.

От грёз своих я очнулась,

Гляжу на неё без злобы!

Ведь не было злобы ни капли

В сердце моём в ту пору -

А гордо так, как царевна,

Вот как сказала бы злюке:

«Хоть ты корчмарка богатая,

А я лишь служанка бедная,

А я теперь тебе ровня!

Я мать теперь, злюка, я мать! »

Когда пришёл срок рожать мне,

Тогда лишь корчмарка узнала.

Ой-ой, что гвалта, что крика!

Меня из корчмы прогнала,

Хоть снег был, ветер и стужа.

А Юдка жены боялся,

Не смел ничего и пискнуть.

И все же был милосерден:

Запряг он кобылу в сани,

Отвез меня, хворую, к бабке,

Тайком дал немного денег,

И молвил: «Милая Сурка,

Живи ты у бабки, как можешь,

А я о тебе позабочусь.

Но лишь прошу, ради Бога,

Моей не скажи корчмарке,

Что от меня твой ребенок!

Ведь сгонит со света меня! »

Дал бог родился мой мальчик,

Здоровый, красивый, как ангел!

Живу я месяц у бабки,

Уже совсем я здорова,

Но не приходит мой Юдка!

А бабка бедная, старая,

И нечего есть самой ей,

И заработков никаких -

Пришлось нам круто, ой круто!

И говорит мне бабка:

«Ты видишь, милая Сурка,

Что нам здесь жить невозможно, -

Гнезд нужно теплей искать.

Закрою я дом на зиму,

К войту пойду за приютом.

А ты забирай ребенка,

Иди-ка, милая, к Юдке!

А если не примет Юдчиха,

Иди куда дальше к людям! »

Был лютый мороз и ветер,

Кружила метель по полю.

А я, почти гола и боса, -

Что только имела теплее,

Всем тем обернула ребенка,

Сама к себе безразлична! -

Так к Юдке в корчму пошла я.

Пришла я в корчму. Юдчиха

Глядит на меня, как коршун ...

(Служанка при кухне другая).

«Чего ты хочешь?» - спросила.

«Пять лет, - говорю, - я трудилась,

За платой пришла за работу... »

Оx, как закричала Юдчиха:

«Скажи, гадюка дряная,

Скажи, чей это ребенок? "

«Мой, - я говорю, - и Божий».

«Скажи, кто отец ребенка,

Иль не увидишь ты платы! »

«О том никогда не скажу я !»

«Так сгинь, дрянная, из дома!

Долой с глаз моих исчезни

С приплодом своим поганым! »

«Юдчиха, побойтесь Бога! -

Я ей говорю. - Там стужа,

А я почти гола и боса,

Дитя у меня младенец,

Куда же под ночь я денусь? »

«Прочь, не оскверняй мне дома!

Ступай хоть к матери волчьей! »

И подскочила змеюка,

И вытолкала за дверь.

В метель и стужу под ночь.

Пошла я, как обезумев.

И так тяжело на сердце ...

Куда это Юдка делся,

Чего на глаза не явился,

Чего не сказал ни слова

Своей гадюке - жене?

Куда же теперь я денусь,

Куда же в дом попрошусь я?

Пять лет при корчме жила я,

Но я не знала села,

Людей не знала, что в серых

Домишках тех проживают.
Страшны для меня они были,

Казалось, что все они пьяны,

Казалось, что все охочи

Еврейку побить, обругать.

И стало мне очень страшно,

Как будто в лесу я дремучем

Между волками.

Темнело.

Расплакался мой малыш.

И чувствую я, что ещё есть

В груди молоко. Вот я села

В снег под плетнём в затишье,

Чтоб малыша покормить.

Он, крошка моя, сейчас же

К груди присосался так крепко -

Мороза еще не чуя,

Лишь щёчки красны у него.

Сосёт он, а чёрные глазки

Свои повернул ко мне он

И смотрит, словно разумный,

И вот-вот хочет сказать:

«Не бойся, мама, не бойся!"

И стало вдруг всё так ясно

Вокруг меня и красиво,

Как будто снег весь растаял,

И ветер теплый подул,

И зеленью ветви покрылись ...

Смотрю и нагляжусь я

На маленького ангелочка,

О мире, о горе забыв ...

Но псы где-то близко завыли,

И ветер свистнул над ухом

И снегом бросил в глаза -

И я проснулась мгновенно.

И чувствую: руки и ноги

Уже задубели, как лед,

Дитя замерзло и плачет,

Меня же сон клонит вниз, -

О Боже, я замерзаю!

Была минута - и мысль вдруг

В моей голове блеснула:

«Ну что ж, замерзаю, и ладно!

Не буду больше терпеть ».

Но жалобный плач ребенка,

Как нож, пронзил моё сердце,

Прогнал эту мысль плохую.

Нет-нет, сама пусть погибну,

Но гибнуть бедняжке за что?

И я собрала все силы

И выкопалась из снега,

Что сильно меня присыпал,

И завернула ребенка ...

Бог знает, куда бы бежала,

Да сил нет. Как отогреть я

Хотела бы бедную крошку,

Да нет во мне уж тепла.

А здесь дороги не видно,

И ноги вязнут в сугробе,

И ветер свищет, в глаза бьёт ...

Я шла без мысли, вдруг вижу:

Стоит хатёнка, мигает

В окошках её слабый свет.

И сразу тогда я решила

Под то за плетнём окошко

Своё дитя положить.

Здесь, может, не все уж уснули,

Ребёнка плач кто-то услышит,

Его возьмёт, обогреет ...

Куда несут ноги, пойду я,

Пока не сгину в сугробе.

Решила и сделала так.

Я личико поцеловала,

Что уж прихватило морозом

И снег засыпал упрямо.

Укутав дитя, как смогла,

Его в затишке за плетнём

Под то окно положила.

Сама же, как сонная немощь,
Пошла я снегами в поле,

Была тяжела та дорога!

Шаг каждый, казалось, на ноги

Какой-то груз стопудовый

Ложится - сдвинуть нет сил.

И бьёт в глаза мне ветрище

И свищет – слышу я ясно,

Словами свищет: «Ты, дрянь,

Что делаешь, подлая Сурка? "

А я то иду, то встану.

А сердце как иглами колет.

И я ловлю слухом все звуки,

И всё, мне кажется, слышу:

Пищит и стонет ребенок.

И начали страшные мысли

Мне в голову лезть упорно:

«А вдруг все в хате уснули,

Ребёнка плач не услышат,

И мой ребенок замерзнет!

А вдруг услышат собаки,

Съедят ребенка живьём! »

Как вкопанная я встала.

И, обернувшись, из сил всех

Стала кричать: «Спасите!

Ребенок, ребенок мой! »

Но пусто вокруг и глухо,

Глотает ветер мой голос ...

И я, как с привязи конь,

Рванулась и побежала

Назад в село, спотыкаясь,

Свалюсь, встану, вновь упаду,

Кричу и плачу - напрасно!

Бегу, бегу я так, мучаясь,

И кажется, час и второй уж,

И кажется, - вечность прошла,

А хаты со светом не видно.

Стога какие-то, ивы,

И вой собак вдалеке,

Какие-то рвы глубочайшие,

Плетни - а хаты всё нет!

И стало отчаянье лютое

Прокрадываться мне в душу:

Мечусь я, словно шальная,

Кричу что есть сил и плачу.

Вдруг кто-то цап меня сзади.

Спросил: «Что ты делаешь тут?»

Я оглянулась - Жандарм!

Блестит на плечах карабин,

Фонарь мигает, качаясь.

Хоть я, в корчме еще будучи,

Жандармов очень боялась, -

Боялся сильнее их Юдка! -

Но мне ни капельки страшным

Жандарм тот не показался,

И я прильнула к нему,

Как к своему спасителю.

«Ой, пан, - говорю, - я Сурка,

Что служила в корчме у Юдки, -

Ищу своего ребенка! »

И все ему рассказала.

Жандарм взял меня за руку

И по селу повел,

Пока мы свет не узрели.

«Не эта ли хата?» - спросил он.

«Не знаю, пан! Посмотрю!»

Пошла я – и Боже мой милый! -

Та самая хата, плетень,

Но нет за плетнём ребенка!

И стала я, как неживая.

«Ребёнка нет!» - говорю.

А в хате горит свет и шумно ...

Жандарм постучал ... Мы вошли.

И сразу при входе я слышу:

Кричит ребенок. «О боже!» -

Я только лишь вскрикнуть смогла,

В сенях потеряла сознанье.

Что дальше случилось - не помню.

И лишь как сквозь сон вспоминаю,

Что в хате холопской лежу я,

Тепло и чисто, и ясно ...

Сидит со мной рядом старушка,

И головою качает,

И говорит тихо-тихо:

«Глупа ты, Сурка, и дура!

Чего б было не постучаться?

Мы ж не собаки, как Юдка

И его Юдчиха, мы люди!

И слыханное ли дело

В снегу ребенка оставить!

Еще счастье, что не спала я,

Молилась Богу, вдруг слышу:

Что за плетнём под окошком,

Словно котёнок мяучит »...

И вновь забытьё ...

И вдруг я

В госпитале очнулась…

Тюремном. Сказали, в горячке

Я три недели лежала ...

Сказали - судить меня будут.

Ну что ж, пусть судят, Бог с ними!

Мне безразличен суд их,

И безразлична их казнь .

Я суд тяжелый прошла уж,

Снесла тягчайшую казнь я

Той самой страшной ночи.

Что дальше ждёт - не забочусь!

Я не боюсь работы

И не боюсь ничего я,

Был бы ребенок со мной.

Ради него я готова

Вынести всё! .. Говорят,

Хотели отнять ребенка, -

Но, спасибо горячке,

Не допустила того!

Я, говорят, так визжала,

Металась, рвалась постоянно

И все ребенка искала,

Что доктор в конце сказал:

«Отдайте дитя ей, иначе

За жизнь её я не ручаюсь! »

Уже мой малыш стал старше,

Уже смеяться умеет.

Играет он, дрыгает ножками,

Хватает ручками грудь.

Ты роскошь моя единственная
Ты баловень маленький мой! ..

7-8 сентября 1889

Примечания:
Впервые напечатано отдельным изданием: Сурка. Рассказ служанки, написал Иван Франко. Тиражом автора. Львов, 1890.

Поэма создана 1889 г. «в норме, в самые тяжелые часы», когда поэту «казалось, что придётся пропадать от терзания», как пишет он в письме к М. Драгоманову от 15 сентября 1891. О зарождении замысла и источника поэмы Франко говорит в том же письме:

«Хотелось выдохнуть упоминанием о детях, и, собственно, это упоминание сильно мучило, потому что видел их самих, брошенных и беспомощных, как того старца в снегу. Тут и подвернулись рассказы конокрада Гершона о Сурке, и я взял его живьем и обработал стихами болгарских песен ».
Войт – сельский староста.
ПЕРЕВОД С УКРАИНСКОГО МАРКА КАГАНЦОВА
Продолжение следует